Русские качели: из огня да в полымя - Николай Васильевич Сенчев

критических публикаций, получив традиционный «выговор c занесением в личное дело», через короткое время всплывали в новом начальственном обличье. Правда, ещё не доходило до того, когда человек с уголовным прошлым становился первым претендентом на высокую руководящую должность. Это стало обыденным делом уже после свержения советской власти — после криминальной революции, как точно назвал этот переворот Станислав Говорухин.

Бойкость наших фельетонистов приносила все больше огорчений редактору «Уральского рабочего» Ивану Степановичу Гагарину. Он не мог и не желал по своему характеру, по своим партийным убеждениям, обуздать острые перья. Напротив, редактор недовольно хмурился, если в готовящемся номере не находил «гвоздя» — фельетона или статью на злободневную тему. Выученик старой партийной школы, Иван Степанович считал критику мощной очищающей силой, а журналистов с критическим анализом жизни старался опекать и поддерживать.

Фельетон «Косари в командировке» Валерия Коршика появился в центральной газете «Правда». Пожалуй, с этого момента начали тикать часы об отставке Ивана Гагарина с должности главреда «Уральского рабочего». О фельетоне. В 1977 году выдалось катастрофически засушливое лето. Для заготовки сена и сенажа отправляли косарей в соседние области. Из Нижнего Тагила в Тюменскую область выехал сводный отряд рабочих. Косари там в свое удовольствие попьянствовали, и, чтобы отчитаться за самоотверженную работу, ловко состряпали приписки.

В «Уральском рабочем» фельетон завернули автору. Понимали, что один из организаторов этого пьяного сенокосного десанта Юрий Петров, ставший к тому времени вторым секретарем обкома, костьми ляжет, но публикации не допустит. И нечего ввязываться в драку. Тогда Валерий Степанович Коршик отправил фельетон в центральную «Правду». Выходец из «Уральского рабочего» фельетонист газеты «Правда» Валентин Федорович Прохоров быстренько подготовил материал и вскоре, прямо в канун Нового года, его опубликовали.

Как вспоминал позже Валерий Коршик, обком партии, возглавляемый Б.Н. Ельциным, сделал всё, чтобы опровергнуть факты, изложенные в фельетоне. Членов бюро обкома прежде всего возмутило то обстоятельство, что автор публикации не член партии. Значит, он не имел никакого права (?!) критиковать партийных руководителей. В общем, всё шло к тому, чтобы опровергнуть публикацию и строго наказать клеветников…

В этом сумасбродном настрое чувствовалась властная дирижёрская рука первого секретаря обкома Б.Н.Ельцина. Он недавно возглавил партийное руководство Свердловской области и ему претила сама мысль, что в его епархии могут происходить какие-то непорядки. Но так вышло, что опубликованный в «Правде» фельетон прочитал главный идеолог и по совместительству главный пуританин страны Михаил Андреевич Суслов. Он распорядился создать специальную комиссию с выездом в Свердловск. Бодаться с этой комиссией ельцинскому обкому было не по зубам. Ведь в неё входили руководители отделов ЦК, комитета народного контроля, заместитель Генерального прокурора и другие ответственные работники.

И всё-таки этот злосчастный фельетон вышел боком для Ивана Степановича Гагарина. В обкоме после отъезда московской комиссии сочинили вот какую загогулину: а почему этот материал не был опубликован в областной партийной газете? Зачем надо было прибегать к услугам «Правды» и, следовательно, выставлять «опорный край державы» на посмешище всей страны? И влепили Ивану Степановичу строгий выговор «за политическую недальновидность».

В редакции, я думаю, не было ни одного человека, который бы не переживал за судьбу своего редактора. Мы чувствовали, как сгущаются над ним тучи. Все чаще ему звонили из обкома с указаниями, как и о чём писать. А когда секретарь обкома по идеологии В.Житенев потребовал от редактора опубликовать полностью (не в изложении, как было раньше) речь Б.Н. Ельцина на каком-то очередном второстепенном совещании, Иван Степанович не выдержал и решил объясниться с первым секретарем. Разговор состоялся на ходу в коридоре обкомовского здания. Ельцин, тонко поджав губы и сцепив зубы, резко бросил: не нравится, уходите!

Не думаю, что эта история имела частный характер. Она отражала новое явление в недрах КПСС. Незаметно, подспудно в руководящих структурах менялось само отношение к критике как таковой. Это мы чувствовали по реакции на критические публикации. Обнародованные факты злоупотреблений теперь не проверяли со всей тщательностью, а искали какие-нибудь зацепки, чтобы их опровергнуть. И как правило, под лупой изучали биографию самого автора, искали темные пятна его жизни.

Не знаю, в каких кабинетах зародилась эта иезуитская мысль, но теперь партийные, государственные и хозяйственные деятели, говоря о газетной и журнальной критике, требовали, чтобы автор, вскрывая недостатки, одновременно предлагал пути их исправления. Только такую критику можно считать конструктивной. А иначе нечего мутить воду… Было ясно, что теперь критический анализ жизни (а он неизбежно касался и персоналий) вытравливается из общественного сознания, подменяется поверхностной и дежурной отговоркой — «однако и вместе с тем».

Это было особенно заметно по докладам на каких-либо массовых мероприятиях. Докладчик, большую часть своей речи посвятив достижениям, каким-либо успехам, делал паузу и построжавшим голосом продолжал: однако есть и определённые недостатки… Или: вместе с тем замечаются некоторые недоработки. И вот этот дух непротивления ошибкам, заблуждениям, порочным слабостям человека, оказавшегося в руководящей номенклатуре, стал проникать во все поры жизни.

В очередной командировке в уральское село я побывал на собрании коллектива одного из крупных предприятий областного объединения «Свердловскмелиорация». Докладчик строил своё выступление как раз по этому сценарию. Сначала пафосно воздал должное трудовым победам, а затем со словами «однако и вместе с тем» бегло прошелся по отдельным недостаткам. Накануне как раз эти «отдельные недостатки» я увидел на базовой территории этого предприятия. Мать честная! Весь двор был заставлен раскуроченной техникой, которая ещё недавно вышла с заводских конвейеров.

Мелиорация и культуртехнические работы на селе (комплекс агротехнических приемов, улучшающих плодородие почвы) в те годы были развернуты во всю силу. Отпускались на это гигантские бюджетные средства. Средний Урал, как и другие регионы российского Нечерноземья, остро нуждался в таких работах. Это позволяло расширить продуктивную пашню, укрепить кормовую базу для животноводства, создать условия если не для полного, то хотя бы частичного самообеспечения этих регионов основной сельхозпродукцией.

Так что программа мелиорации была оправданна и жизненно необходима. И там, где был установлен контроль за использованием выделенных средств, она быстро давала отдачу. Но характер мелиоративных и культуртехнических работ таков, что они трудно поддаются учёту. К примеру, сколько вбухано денег в осушение болот? Или сколько внесено гипса в засоленную почву? Сколько извести вывезли на закисленные поля?

И так во всем! Расчет использованных средств исходил из нормативов, а не реальной работы. Нечего говорить, что этим живо пользовались очковтиратели. Делали на копейку, а отчитывались на рубль.