Русские качели: из огня да в полымя - Николай Васильевич Сенчев

к депутату Верховного Совета СССР. Квартирный вопрос, который её мучил, был решен положительно. Но вот какую деталь отметила сестра. По распоряжению Суслова были подняты все требуемые документы. Он их лично (а не помощники) скрупулёзно прямо при заявителе изучил и сказал: да, с вами обошлись несправедливо, не волнуйтесь, езжайте домой, ваша проблема будет рассмотрена на этой неделе…

Трудно сказать, так ли теперь работают нынешние депутаты различных муниципальных собраний, городских и областных дум, Государственной Думы. Но, как мне известно, большинство «народных избранников» вспоминают о своих избирателях лишь накануне очередных выборов.

После смерти Леонида Ильича Брежнева партию и, считай, всю страну, возглавил Юрий Владимирович Андропов. На первых порах народ даже повеселел. Хотелось жесткой руки, осмысленных действий. Первые же заявления и речи нового Генсека дали на это надежду. Зашевелилась и пресса. Больше стало критических вдумчивых публикаций, острее ставили вопрос о бюрократизме, излишней партийной опеке, дублировании хозяйственных и управленческих функций.

К этому времени я уже нацелился на собкоровскую работу. И чтобы заявить о себе, основные критические статьи стал предлагать центральным газетам. При Л.И. Брежневе, как, впрочем, и до него, одной из больных экономических проблем стали незавершенное строительство и долгострой. Эта тема на самом верху власти не замалчивалась. Об этом говорили на пленумах ЦК, заседаниях правительства и съездах партии. Но при этом обходили молчанием причины этого бедственного для всей экономики явления.

Что такое долгострой? Это замороженный для дальнейшего строительства промышленный или социальный объект. Из-за недостатка средств. Из-за дефектов проекта, вскрывшихся уже во время строительства. И наконец, из-за того, что для возведенного производственного здания не готова начинка — соответствующее технологическое, станочное и прочее оборудование. Короче говоря, объективными причинами здесь и не пахнет. Это всё человеческие просчеты, низкое качество работы плановых органов, проектных институтов, снабженческих организаций. Но, чтобы не раздражать верховное руководство срывом ввода новых производственных мощностей, наловчились принимать объекты, заведомо не готовые к эксплуатации.

На подобное «мёртвое» предприятие я наткнулся в начале 1983 года, возвращаясь из сельской командировки. В столовой Крылосовского известкового завода, куда завернул пообедать, оказался за одним столом с хмурым раздражённым человеком. Это был главный инженер А. Аллеборн. Он же вчерашний директор этого предприятия. Его сняли с должности сразу после того, как он вместе с другими членами государственной комиссии подписал акт о приемке завода к эксплуатации. А завод, в действительности, с рождения оказался инвалидом. Не были построены очистные сооружения, хозбытовые помещения, не подведена железная дорога, не проведена канализация, не смонтированы производственные транспортёры… А по акту государственной комиссии завод уже должен выдавать на-гора известковую муку, столь необходимую для лечения закисленной сельскохозяйственной пашни Среднего Урала и всего Нечерноземья. И наверняка в плановых органах уже расписали, сколько и куда такой продукции поступит на село.

Это была такая нахальная «липа», что брала оторопь. Почему, зачем, какой смысл? Кто склонил комиссию к такому преступному вранью? Члены госкомиссии, с кем бы не заводил об этом разговор, кивали на свердловский обком, возглавляемый на тот момент Б.Н. Ельциным. Оттуда прямо сказали: либо подписываете акт, либо разгоним вас к чёртовой матери. Реляция о вводе в строй важного агропромышленного объекта была как нельзя кстати. Как раз в это время кремлёвский кабинет обживал Ю.В. Андропов.

Корреспонденцию об этом я подготовил для «Труда» — в то время главной профсоюзной газеты страны с фантастически большим подписным тиражом в 16 миллионов экземпляров. Я понимал, что мой родной «Уральский рабочий» вряд ли опубликует такой прозрачный выпад против первого секретаря. Да и «Труд» колебался, пока главный редактор Леонид Петрович Кравченко не распорядился поставить материал в номер.

В том же году в Свердловске по решению местных властей началось строительство гигантской радиотелевизионной башни, равной телевышкам в Вильнюсе и Таллине. Проект предполагал возведение 220-метрового бетонного ствола со 141-метровым металлическим шпилем-антенной. Общая высота конструкции таким образом превысила бы 360 м. На уровне 200 метров планировалось оборудовать смотровую площадку и ресторан на вращающейся платформе, который стал бы аналогом знаменитого «Седьмого неба» в столичном «Останкино».

Проект дышал непомерной амбицией. Но амбиция была «без амуниции». В конце восьмидесятых годов поток нефтедолларов заметно усох и стране приходилось уже с оглядкой выбирать, куда в первую очередь направлять инвестиции. Вскоре стройка прекратилась. Не нашлось денег даже на её консервацию. Долго этот недострой оставался самым высотным омертвевшим сооружением в Екатеринбурге, пока его не снесли до основания в 2018 году. И никто (никто!) не удосужится подсчитать, в какую гигантскую сумму обошлась несвоевременная и необдуманная властная прихоть, не подлежащая никакому осуждению и наказанию.

Публикация корреспонденции в «Труде», очевидно, ускорила мой переход в эту авторитетную газету. В ней уже работал мой однокурсник Александр Пашков собкором по Свердловской области. Он подогревал моё слабенькое честолюбие, всё время напоминая, что лучше собкоровской работы в журналистике нет. Бойкий по характеру, энергичный, сам Пашков, как молния, мелькал то там, то сям, и можно было подумать, что у него есть двойники.

Собкоровская работа, действительно, считалась среди наших собратьев работой желанной и престижной. Многих подкупал относительно свободный рабочий график и опять же относительная независимость от московского редакционного начальства. Утром, спустив ноги на прикроватный коврик, собкор считал себя уже на работе. Одним словом, лафа! Сам себе планируешь день, намечаешь встречи, выбираешь темы газетных публикаций. Разумеется, задания, поступающие из редакции, ты должен исполнять безоговорочно и в срок.

Но для журналистов неорганизованных, ленивых собкоровская работа — это крах! На моей памяти немало примеров, когда собкор-сибарит потихоньку спивался, профессионально деградировал и в итоге оказывался на обочине жизни. Меня такая участь, слава Богу, миновала. С первых дней я впрягся в собкоровскую работу со всей серьёзностью, стараясь избегать всяческих соблазнов, сопутствующих вольной жизни.

ХХХ

В марте 1983 году я вышел на собкоровскую орбиту, получив назначение от газеты «Труд» в Куйбышев. За мной был закреплен регион, состоящий из Куйбышевской и Ульяновской областей и автономной республики Мордовия. Утверждение собкора в должности и представление его руководству местной власти было ритуальным. Осечек, как правило, не случалось. Но анекдотичные истории происходили. На редколлегии уважаемой московской газеты один из заместителей главного редактора спросил одного кандидата в собкоры: как у вас «с этим делом»? И выразительно щёлкнул пальцем по кадыку. Бедный журналист похолодел. Накануне он хорошо угостил редакционных