Хроники Империи Ужаса. Крепость во тьме - Глен Кук

Падающий снег заглушал крики и лязг оружия, но не до конца.

– Слышишь? – сказал Браги матери.

Ночь разорвал дикий вой – боевой клич отца. Вскоре в дверь ввалился и сам Рагнар, весь в крови – по большей части его собственной. Живот его был вспорот ударом топора. Дико хохоча, он высоко поднял голову Бьерна, словно фонарь в ночи. На лице Бьерна застыл ужас.

Еле слышно повторив свой боевой клич, Рагнар рухнул на пол. Браги, Хаакен и Хельга тут же оказались рядом, но было поздно. Сила воли наконец его оставила.

Хельга провела пальцами по его лицу, выбирая лед из волос и бороды. По щеке ее скатилась слеза. Браги и Хаакен отошли назад. Несмотря на потерю, невеста-пленница с юга хранила собственную гордость, не в силах выдать всей глубины чувств.

Браги и Хаакен присели возле очага, делясь болью и тоской.

Похороны организовали в спешке, недостойной умершего, но приходилось торопиться, поскольку Хьярлм мог вернуться в любую минуту. Воину полагалось огненное погребение, за которым следовала неделя траурных обрядов. Но вместо этого Браги, Хаакен, Сигурд и Сорен отнесли Рагнара на Камер-Стротхейде, где уже не росли деревья и не таял снег, и засы́пали камнями, усадив лицом в сторону как Драукенбринга, так и более далекого Тондерхофна.

– Однажды, – пообещал Браги, когда они с Хаакеном уложили последний камень, – мы вернемся и сделаем все как положено.

– Однажды, – согласился Хаакен.

Оба знали, что этого дня ждать придется долго.

Пролив в одиночестве слезы, они спустились с горы, чтобы начать новую жизнь.

– Вот как ему это удалось, – сказала Хельга, глядя, как сыновья рубят замерзшую землю возле расколотого очажного камня. В руке она держала золотой браслет, тонкий, но изящно украшенный. – Это один из пары. Другой был на руке Хьярлма. Каждый отзывался на близость другого. Когда подошел Бьерн, Хьярлм понял, что к ним идет Рагнар.

Браги что-то невнятно проворчал. Сейчас это уже не имело значения.

– Кажется, есть, – сказал Хаакен.

Браги начал копать руками и вскоре наткнулся на маленький сундучок. Появились Сигурд и Сорен с мешками за спиной. Четверо оставшихся в живых воинов намеревались двинуться на юг, как только разберутся с находкой. Сундучок оказался неглубоким и легким. Он не был заперт, и в нем лежало всего несколько вещей: мешочек с южными монетами, еще один с драгоценными камнями, кинжал с узорной рукояткой, маленький пергаментный свиток с поспешно нацарапанной грубой картой и медный амулет.

– Оставь ценности себе, – сказал Браги матери.

– Нет. У Рагнара имелись свои причины держать все это вместе. А сокровищ он мне оставил достаточно в другом месте.

Браги задумался. Отец был скрытным человеком, и в лесу вокруг Драукенбринга могла храниться кучка горшков с золотом.

– Ладно. – Он убрал вещи в мешок.

А затем наступил тот час, которого он так боялся, – пришла пора сделать первый шаг на юг. Он посмотрел на мать, и та посмотрела на него. Хаакен уставился в землю. Связь нелегко было разорвать, и впервые на памяти Браги Хельга проявила чувства на публике – хотя вовсе не расклеилась. Она привлекла к себе Хаакена и минуты две что-то ему шептала. Браги заметил блеснувшую на ее щеке слезу, которую она раздраженно смахнула, выпуская из объятий приемного сына. Браги в замешательстве отвернулся. Однако от слез было никуда не деться: Сигурд и Сорен тоже вновь расставались с семьями.

Мать заключила Браги в объятия, прижав к себе столь крепко, как он даже не мог себе представить, – она всегда казалась ему маленькой и хрупкой.

– Будь осторожен, – сказала она. Могли ли ее слова оказаться менее банальными? При подобном расставании, возможно навсегда, никаких слов не хватило бы, чтобы выразить истинные чувства. Язык был орудием торговли, а не любви. – И позаботься о Хаакене. Верни его домой. – Наверняка то же самое она говорила Хаакену. Отпрянув, она расстегнула цепочку медальона, который носила с тех пор, как Браги ее помнил, и повесила ему на шею. – Если у тебя не останется больше надежды – отнеси это в дом Бастаноса на улице Кукол в Хеллин-Даймиеле. Отдай привратнику, чтобы тот передал его хозяину дома, а тот передаст дальше. Выйдет его компаньон, чтобы тебя расспросить. Скажи ему: «Эльхабе ан дантис, эльхабе ан кавин. Ци хибде кларис, ельхзабе ан саван. Ци магден требиль, эльхабе дин бахель». Он поймет. – Она заставила Браги повторить эти строки, пока не убедилась, что он их запомнил. – Хорошо. Больше все равно ничего уже не сделать. Не доверяй никому из тех, кому не следует. И возвращайся домой, как только сможешь. Я буду ждать.

Она поцеловала его – при всех, чего не делала с тех пор, как он был малышом. Потом она поцеловала Хаакена, чего не делала вообще никогда. Прежде чем кто-то из них успел ответить, она приказала:

– А теперь идите, пока есть возможность. И пока мы не стали выглядеть еще глупее, чем сейчас.

Браги взвалил мешок на плечо и направился в сторону Камер-Стротхейде, вокруг подножия которой лежал их путь. Время от времени он бросал взгляд на каменную могилу Рагнара и лишь однажды оглянулся.

Женщины, дети и старики покидали селение, которое в течение многих поколений было их домом. Большинство искали убежища у живших в других местах родственников. Многим приходилось бросать родные дома в эти тяжелые времена. Оставалось надеяться, что они сумеют скрыться от злобы людей претендента.

Браги задумался, куда уйдет мать?..

После он постоянно жалел, что обернулся, в отличие от Хаакена. Иначе Драукенбринг остался бы в его воспоминаниях живым местом, последней надеждой и убежищем, ожидавшим его в северном краю.

Насеф оглянулся лишь раз. В дрожащем от жары воздухе Аль-Ремиш походил на палаточный лагерь, корчащийся под ногами пляшущих великанов. Со стороны долины доносился приглушенный рев.

– Карим, – улыбнувшись, тихо позвал он.

К нему подъехал крепко сложенный мужчина с изъеденным оспой лицом.

– Господин?

– Возвращайся туда и найди наших людей – тех, кто встретил нас, когда мы туда прибыли. Скажи им: пусть и дальше разжигают беспорядки. Скажи, что мне нужен отвлекающий маневр. И еще скажи, чтобы выбрали пять сотен воинов-добровольцев и послали следом за нами – небольшими группами, чтобы никто не заметил, как они уходят. Понял?

– Да, – улыбнулся Карим.

У него недоставало двух верхних зубов, и еще один был сломан наискось. Казалось, будто даже седину в бороде старый разбойник заработал в бою.

Насеф смотрел вслед Кариму, спускавшемуся по каменистому склону. Бывший бандит стал самым ценным его новообращенным. Насеф не сомневался, что ценность Карима возрастет, когда борьба распространится дальше, став еще ожесточеннее.