Сестры-соперницы - Виктория Холт

— Я была удивлена тем, что ваша мать не присылает нам приглашения, заметила Сенара.

— Это потому, что здесь находится отец, — объяснила Берсаба. — Когда он приезжает, они бывают так заняты друг другом, что у них просто не остается времени ни на что другое. Так было всегда.

— Ваша мать влюбилась в него, когда была совсем девочкой, моложе, чем вы сейчас, — сказала Сенара.

— И до сих пор влюблена, — вызывающе сказала я, словно мать нуждалась в защите.

— Увы, не всем доведется найти такое счастье в семейной жизни, подытожила Сенара. Она улыбнулась Карлотте и добавила:

— Давай сообщим сестрам новость. Полагаю, что мне следовало бы подождать возвращения вашей матери. Ей нужно бы узнать первой. Но вы, я вижу, сгораете от любопытства.

— Что это за новость? — спросила Берсаба.

— Карлотте уже сделали предложение.

— Уже… но кто же?

Я мысленно представила себе всех соседей. Кроллы, Тренты, Лэмптоны… Конечно, ни один из этих молодых людей не будет достойной парой Карлотте, изо всех сил старавшейся доказать свое чуть ли не королевское происхождение.

— Ей следует подумать, верно, Карлотта? Это не та партия, на которую она могла бы рассчитывать в Испании, но, с другой стороны, это объединит наши семьи, а я никогда не забуду о том, что провела здесь детство.

— Кто же это? — резко спросила Берсаба.

— Ваш кузен, Бастиан. Он просил ее руки. Я сидела рядом с Берсабой и поэтому почувствовала, как она вздрогнула, словно от удара. Эта новость поразила и меня, но сестра была, по-моему, глубоко потрясена.

Я немедленно заговорила, чтобы избавить от этой необходимости Берсабу:

— Так быстро? Как вы можете быть уверены в чувствах Бастиана? А что думают по этому поводу тетя Мелани и дядя Коннелл?

— Они говорят, что Бастиан все решает сам. Он уже взрослый, он сам хозяин своей судьбы, а в глубине его любви нельзя сомневаться, верно, Карлотта?

— Он очень хочет жениться на мне.

— А ты хочешь за него? — робко спросила я. На ее губах появилась улыбка.

— Я не уверена. Ему придется подождать ответа.

— Мы покинули Пейлинг, чтобы Карлотта смогла обдумать это предложение в спокойной обстановке, — пояснила Сенара.

— Мне хотелось бы знать, что вы об этом думаете, — сказала Карлотта. Будете ли вы рады принять меня в свою семью? Я хотела бы знать мнение сестер. — Она посмотрела на Берсабу, неподвижно стоявшую с опущенными глазами. Конечно, — продолжала Карлотта, — я сама, независимо от того, что вы скажете, приму решение относительно брака с Бастианом. — Она вновь взглянула на Берсабу. — И что-то подсказывает мне принять его предложение.

Атмосфера наполнилась враждебностью. Я ощущала это сильнее других, поскольку понимала, что испытывает Берсаба. Я вспомнила Касвеллина, его горящие глаза, его голос:

— Они принесут несчастье, если останутся здесь! Неужели пророчество уже сбылось?

Как-то раз я сказала, что начну вести дневник только тогда, когда произойдет что-нибудь значительное. Но я не думала, что это будет событие, разбившее мое сердце. Я оскорблена и унижена, но в первую очередь, думаю, все-таки разгневана. Мой гнев смягчается тем, что я прячу его от окружающих; он продолжает тлеть в моей груди, как костер, угли которого прикрыты золой, в ожидании мгновения, когда кто-нибудь раздует пламя, и тогда, мне кажется, я смогу убить того, кто довел меня до этого состояния.

Я откладываю в сторону перо и сжимаю руки, будто обхватываю ими ее шею. У меня очень сильные руки. Я могу делать ими такое, что и не снилось Анжелет.

Сейчас я только наполовину верю в это. Я говорю себе, что это не может быть правдой. Но в глубине души я уверена: это правда. Дедушка был прав, говоря, что она принесет нам несчастье. Он имел в виду меня, я знаю это, поскольку дедушка питает ко мне особые чувства. Между нами существует связь. Мне кажется, я знаю, в чем дело: это желание, страсть, которой когда-то пылал он и которая через него передалась мне. Внешне я выгляжу очень тихой… тише, чем Анжелет, хотя внутри я совершенно иная.

Если бы я не была такой, какая я есть, со мной бы ничего этого не произошло. Я не уединялась бы с Бастианом в лесу и не впадала бы в состояние экстаза, которому я не в силах противиться, как и Бастиан. Мне кажется, если бы наши отношения получили огласку, во всем обвинили бы его, утверждая что он соблазнил наивную девушку, почти ребенка… Но это не правда. Это я искушала его — искусно, тонко… Он целовал меня и был напуган теми поцелуями, которыми я отвечала ему; я ласкала его, чтобы разбудить в нем желание. Ему казалось, что я делаю это по наивности. Он и не понимал, что я, хотя и была в то время девственницей, сгорала от желания, чтобы мной обладали.

Когда мне исполнилось четырнадцать лет, я уже знала: я хочу, чтобы Бастиан стал моим любовником. Он проявлял склонность именно ко мне, и это внушало теплые чувства к нему, так как, несмотря на полное внешнее сходство между Анжелет и мной, люди обычно предпочитают находиться в обществе сестры. Не потому, что она красивее меня… разве стоит говорить о чем-то таком, если большинство людей не могут отличить нас друг от друга? Нет, дело было в ее манере поведения. Когда я бралась притворяться, что я — Анжелет (а это было одной из наших любимых игр), мне это давалось без труда: ее натура была мне понятна — открытая, легкомысленная, болтающая, что попало, не особенно задумываясь о последствиях, беззаботная, веселая, доверчивая и потому зачастую становящаяся жертвой обмана. Для перевоплощения в Анжелет достаточно было вспомнить ее. А вот ей никогда не удавалось по-настоящему перевоплотиться в меня, поскольку, проживи она даже до ста лет, ей никогда не понять той чувственности — главной черты моей натуры, которая и явилась причиной того, что мы с Бастианом стали любовниками, когда ему было двадцать два, а мне шестнадцать.

Впервые это случилось в тот день, когда мы катались на лошадях в лесу, окружающем замок Пейлинг, где я гостила вместе с матерью и сестрой. Выехала большая компания, а потом мы с Бастианом улизнули от остальных. Мы заехали в чащу, и я заявила, что лошади устали и следует дать им отдохнуть.

Бастиан возражал, говоря, что мы совсем недавно выехали из замка, но я спешилась и привязала коня к дереву ему пришлось последовать моему примеру. Я легла на траву и взглянула на него. Неожиданно он оказался рядом, и я, взяв его руку, прижала ее к своей груди. Я помню, как мощно билось его сердце, и как я была возбуждена. А затем он вдруг сел и сказал: «Нам нужно ехать, Берсаба. Милая маленькая Берсаба, нам нужно возвращаться».

Но я не намеревалась возвращаться и, обняв его, прошептала, что люблю его за то, что он любит меня больше, чем Анжелет. Он лишь бормотал: «Нет, Берсаба, нам нужно ехать. Ты ничего не понимаешь».