Дедушка русской авиации - Григорий Волчек

— Извините за беспокойство, ради бога! Это больной Полторацкий, из ТЭЧ, меня вчера положили с гриппом. Вы знаете, очень болит голова! Не могли бы вы дать мне таблетку цитрамона или анальгина?

Щелкнул замок, дверь открылась. Полторацкий состряпал на своей физиономии смущенную улыбку.

— Проходи.

Гоша робко прошел в приемный покой. Медсестра открыла стеклянный шкафчик и стала искать цитрамон.

Игорек внимательно оглядел девушку: высокая, стройная, на вид — лет двадцать пять. Симпатичная мордашка, белые кудряшки. Потянет. Теперь только вести себя по-умному.

— Вот, возьми таблетку. Сейчас запить принесу.

— Спасибо. Если можно, накапайте в стаканчик несколько капель валерьянки.

Медсестра пошла готовить раствор. Гоше нужна была валерьянка, чтобы забить резкий коньячный дух — некоторые девушки инстинктивно боятся пьяных ухаживаний. Кроме того, Ане совсем ни к чему знать, что больной Полторацкий пьет коньяк во время ее дежурства.

Аня принесла микстуру. Гоша разгрыз таблетку и медленно выпил пахучую жидкость, тщательно прополаскивая рот. Потом он сел на стул и закатив глаза, стал шевелить губами и тереть виски. Аня с удивлением смотрела на странного больного. Через несколько секунд Гоша открыл глаза и широко улыбнулся.

— Вы знаете, боль прекратилась! Честное слово, прекратилась! Спасибо вам, Анечка! Вы — волшебница, ангел-исцелитель!

— Ну что ты! Простой цитрамон, вот и все.

— Нет, нет, и еще раз нет! Очень важно, из чьих рук я получил эту прекрасную таблетку и чудесную микстуру! Заботливые руки и доброе сердце — вот главные причины исцеления! Доброта спасет мир, как говорил классик! Чем я могу воздать этот долг? Может быть, я смогу своим скромным присутствием скрасить ваше долгое и скучное дежурство? О, извините, бога ради, я до сих пор не представился! Меня зовут Игорь.

— Очень приятно!

Дурной пример заразителен, и Аня тоже стала кокетничать. Не теряя драгоценного времени, Игорек принялся угощать Анечку всевозможными байками и анекдотами. Анечка внимательно слушала, охотно смеялась. Почувствовав нужную кондицию собеседницы, Гоша плавно перешел к теме «Тяготы и лишения воинской службы». Всеми силами пытаясь выдавить у Анечки жалостливую слезу, Гоша трагическим звенящим шепотом рассказывал про родной уютный ШМАС такие кошмарные вещи, что можно было подумать, что это не учебка, а концлагерь. Гоша рассказывал о зверствах сержантов и издевательстве офицеров, о страшных физических и моральных нагрузках, об изнурительном труде несчастных курсантов. Гоша уже сам был разрыдаться от жалости к себе. Службу в Кирк-Ярве Полторацкий представил как логическое продолжение его мученической учебкинской жизни.

— Этот изверг, капитан Синявский, знал, что у меня больное сердце и слабые легкие! Он знал про это, мерзавец! И, тем не менее, он послал меня сюда, в этот чудовищный климат! Он сознательно загубил мне жизнь! И вот я здесь, в этом холоде и мраке! Мой организм не выдерживает испытания суровым Заполярьем! Кто знает, куда я попаду из лазарета завтра? Но главное даже не это! Самое тяжелое и ужасное — отсутствие милого, доброго лица, отсутствие любимого человека! Как мне тяжело среди этой грубой солдатни, среди этих моральных уродов, готовых растерзать тебя за малейшую провинность! Как мне не хватает элементарной человеческой теплоты, живого, искреннего участия, и, конечно же, нежной, преданной любви! Как мне тяжело!

Гоша с заметным усилием поднялся со стула и медленно, прихрамывая (хотя про больные ноги разговора не было), подошел к Анечке. Медсестра сидела в задумчивости, глаза у нее были влажными. Подействовало! Гоша встал у Анечки за спиной, отдернул штору, посмотрел в окно.

— Темень, жуть, полярная ночь! Холод и страх! Как хочется любви и теплоты! Как хочется…

Продолжая негромко причитать, Полторацкий покосился на Анечку. Та, похоже, расклеилась. Пора! Гоша наклонился и ткнулся носом в Анину щеку.

— Что ты, Игорь?

— Как хочется теплоты! Анечка, только вы можете подарить мне радость и скрасить мое сумрачное существование.

Гоша прижался к медсестриной груди, обхватил цепкими руками талию, прикоснулся губами к шее. Воспринимает терпимо, но взаимностью не отвечает — впрочем, это пока и не нужно. Сейчас главное — не торопиться, не спугнуть. Гоша осторожно поцеловал Анечку в губы. Реакция спокойная. Отлично, все идет по плану! Следующий поцелуй — подольше. Теперь — длительный и томный засос…

— Ты что, очумел! Нажрался, а теперь на людей кидаешься? Отвяжись от меня, пьяница! Марш в палату! Завтра же доложу Немировскому!

Это облом — Аня учуяла запах. Проклятый коньяк! Недаром говорят: алкоголь — враг человека.

— Анечка, ты чего? Ты меня боишься? Меня, измученного солдата? Анечка, если б ты знала, как мне не хватает простой человеческой теплоты, любви…

Полторацкий зациклился на «теплоте». На разгневанную Анечку «жалобы турка» уже не действовали.

— А ну, быстро спать! Сейчас дежурного по караулам вызову!

Анечка потянулась к телефону. Дежурный по караулам — это персона нон грата. Придется отступить.

— Мой добрый ангел! Я повинуюсь твоему веленью и ухожу, но твой образ навсегда останется в моем сердце! Конечно, жаль, что ты осталась глуха к моим мольбам! А ведь мне так не хватает… (впрочем, мы это уже слышали).

С чувством произнеся грустную прощальную тираду, Полторацкий вернулся в свою палату, где растолкал смачно храпевшего фельдшера.

— Ну, как?

— Завернула меня, сучка. Все в точности как ты и говорил, включая обещание настучать Немировскому.

— Не переживай, Гоша, не застучит — я с ней поговорю. Она хоть и не давалка, но баба в целом нормальная.

— Спасибо, Риф. Будем считать, что годовщину революции мы отпраздновали достойно, на высоком идейно-политическом уровне.

Жизнь в санчасти — сахар. Гоша усиленно питался, спал, читал и смотрел телевизор в офицерской палате. С Анечкой Гоша не разговаривал, да и вообще старался на нее не смотреть. Мусин сдержал слово, потолковал с медсестрой по душам, и Анечка не застучала — и то хлеб.

Свою неудачу Полторацкий пережил легко — авантюра чистой воды, да еще слепленная на пьяную голову. Конечно, подобные спонтанные мероприятия могут заканчиваться успехом, но в данном случае просто не повезло. Ситуация скрашивалась и тем, что неудовлетворенное половое чувство сейчас терзало Гошу гораздо слабее, нежели в учебке — холод, голод, радиация и апатия полярной ночи сделали свое дело.

Вместе с тем, Гоша не захотел отказываться от намеренья обольстить доктора Немировскую. Эта зрелая женщина нравилась Игорю все больше и больше, но удобного случая не представлялось, и Полторацкий записал докторшу в «резерв главного командования».