54 минуты. У всех есть причины бояться мальчика с ружьем - Марике Нийкамп

– Банг, банг! Ты мертв.

Раздаются новые выстрелы. Больше всего мне хочется броситься в зал. Если у меня нет ничего, кроме отверток и скрепок, значит, я буду драться ими. Это лучше, чем ничего не делать.

– Может быть, нужно сначала открыть эти двери?

Фарид останавливается у дверей кладовки и смотрит на наш путь к свободе. Его вопрос прерывает мои размышления. Нам нужен аварийный выход. Но на эти двери уйдет драгоценное время.

– Может, окна разбить? – размышляет Фарид вслух. – Тогда люди смогут выбраться. Или попытаться разрезать цепи…

Я смотрю на болторез и кидаю инструмент ему. Он с трудом удерживает тяжелый болторез – у него и без того достаточно инструментов.

– Разрежь цепи, если получится, – говорю я. – А потом пробирайся к главному входу. Открой столько дверей, сколько сможешь. Потом ищи меня.

Фарид кивает.

– Если полиция приедет раньше, чем ты закончишь, – говорю я, – сразу покажи, что это инструмент, а не оружие. Так, на всякий случай.

Фарид морщится:

– Лети как ветер. Спасай барышень в беде – да и остальных тоже.

Секунду мы стоим неподвижно, глядя друг на друга. Хорошо бы пошутить, но по лицу Фарида я вижу, что ничего не выйдет.

Отсалютовав ему отверткой, я бегу по пустым холлам и коридорам. За каждым углом я жажду увидеть учеников, разбегающихся по классам, услышать хлопанье открывающихся и закрывающихся шкафчиков. Я закрываю глаза и мысленно вижу вокруг себя сверстников. Еще один обычный школьный день.

Ноги несут меня к залу. Я буквально лечу по коридорам. Но чем ближе аудитория, тем громче и чаще стучит мое сердце. Я прислушиваюсь к тишине, ожидая оглушительных выстрелов.

Затормозив, я осторожно выглядываю из-за угла в следующий коридор.

Никого.

Три пустых коридора соединяются перед дверями аудитории. Это самое сердце старшей школы Оппортьюнити. Вдоль стен выстроились шкафчики, дверцы их за время зимних каникул выкрасили синим. Кажется, что ими не пользуются – все в этой школе выглядит новым и нереальным.

Лестницы ведут к классам и лабораториям и дальше на крышу.

В зале пять дверей – идеальное место, чтобы поймать всех учеников. Попасть в него можно только через эти двери. Из зала можно пройти за кулисы, но оттуда другого выхода в школу нет.

Четыре двери закрыты на цепь с висячим замком. Дальняя справа свободна.

Я двигаюсь медленно, но кроссовки скрипят на только что натертом линолеуме. Прохожу мимо нескованной двери – она может быть заперта изнутри – и направляюсь к дальней слева. Если стрелок вошел через дверь без замка, лучше оказаться подальше от него. А лучше всего не строить никаких предположений. Нужно полностью сосредоточиться на замках.

Сосредоточиться и не слушать.

Невозможно.

Сунув отвертки за ремень, чтобы не выпали, я подхожу к двери. Из зала не доносится ни звука. Он предназначен для музыкальных представлений и репетиций группы барабанщиков, поэтому его сделали практически звуконепроницаемым. Когда в зале кто-то говорит, в коридоре слышно лишь невнятное бормотание. Далекое. Неразличимое.

Вытаскиваю две скрепки, распрямляю их и опускаюсь на колени рядом с дверью. Одной рукой удерживаю замок, а другой медленно ввожу свои импровизированные шпильки. Если бы директор Трентон сейчас меня видела, ей было бы что сказать. Никаких проникновений в архив документов. Никаких проникновений в школьные помещения.

Я вздрагиваю. Я бы пообещал ей никогда больше не нарушать правил, если бы только это обеспечило безопасность сестры.

Братья считают меня сильной, но здесь, рядом с Отем, внимательно осматривающей зал, я понимаю, что это не так. Я умею заботиться о других. Я умею разговаривать с Мама́, когда она забывает обо всем на свете. Но я не сильная. Впервые за несколько месяцев я хочу, чтобы обо мне кто-то позаботился. Если бы только здесь был Томас. Или Абуэло. Любой, кто может остановить это безумие. Любой, кто может нас защитить.

Я не могу просить Отем выступить против брата. Я могу только попытаться позаботиться о себе, как всегда и делала.

Ah Dios[6], только бы Томас был в безопасности! Его же отправили в административное крыло. У него столько прогулов – почему же сегодня он решил пойти в школу?! Мы только-только начали разговаривать. Я стою спиной к стене, так близко к дверям – к свободе… Но двери заперты. С тем же успехом мы могли бы сидеть за железной решеткой.

Тайлер на сцене выпрямляется:

– Хочу пить. У кого-нибудь есть что-нибудь попить?

Я давлюсь истерическим смешком. Вокруг меня, словно волна, расходятся недоверчивые взгляды. Все молчат, хотя со всех сторон раздается шуршание – люди тянутся за своими сумками. Мы все понимаем, что нужно следовать инструкциям, но вперед никто не выходит.

– Ни у кого? – Тайлер почесывает подбородок дулом винтовки. – Простой воды? Баночки содовой? Ничего?

Никто не двигается. Вся аудитория скована ужасом.

– Эй, ты! – Тайлер жестом подзывает парня из прохода, с которым мы учились все эти годы.

Кевин Ролланд, единственный в старшей школе Оппортьюнити открытый гей. Однажды во время дебатов на уроке истории он залез на стол, когда Тайлер заявил, что изгоям типа Кевина нет места в Оппортьюнити, а школа должна защищать себя.

Но что бы Тайлер ни сказал, Кевин говорил громче. Он цитировал «Речь надежды» Харви Милка[7]. В конце концов учитель попросил его спуститься со стола. Большая часть класса аплодировала – не потому, что была согласна с Кевином, но многие оценили его смелость. Выступить против Тайлера было непросто. В тот же день во время обеда один из друзей Кевина, Джей, «случайно» пролил свою содовую на Тайлера, замочив его одежду. Когда после уроков оказалось, что у машины Кевина порезаны шины, кто-то поджег шкафчик Тайлера.