Внеклассное чтение. Том 1 - Борис Акунин

Человек с полета собралось, не меньше, и все беспрестаннопоглядывали на высокую злато-белую дверь, откуда, должно быть, и следовалопоявиться Платону Александровичу. Каждый день в десять утра светлейший завивалволосы, попутно принимая просителей и значительных персон, кто приехал вПетербург или же, наоборот, собирался отъехать. Всякий посланник, даже изнаипервейших европейских держав, знал: прежде чем предстать перед императрицей,надобно засвидетельствовать почтение Фавориту, иначе милостивого приема не жди.Вот и сегодня вместе с прочими дожидался какой-то восточный вельможа, впарчовом тюрбане, при красной бороде. Пальцы достойно сложены на брюхе, векиприспущены, из-под них нет-нет да и блеснет искорка — приглядывается,высматривает. Интересно, кто таков — перс или, может, бухарец? Вот бы с кемпотолковать, порасспрашиватъ, чем попусту время тратить.

Митя с папенькой пришли загодя, в начале десятого, а ужеминуло одиннадцать. Что-то заспался князь, но посетители, даже самыеразвельможные, не роптали. Лишь один пухлый генерал с черной повязкой на глазувсе причитал, что кофей простынет. Рядом с Карповыми топтался говорливыйстаричок со звездой, он и шепнул, что сей заслуженный воин, измаильский герой,научился у турков варить замечательный кофей. Однажды Платон Александровичотведал знаменитого напитка и изволил похвалить, с тех-то пор МихаилаИлларионович (так звали героя) почитает за обязанность каждое утро приезжать ксветлейшему и собственноручно варить кофе. Ловок, с завистью сказал старичок.Этак в аншефы выплывет, на кофее-то.

Неужто это и есть чудесная придворная жизнь, о котороймечталось папеньке, вздохнул Митя. Сколько за вчера и за сегодня можно бы книгперечесть, интересных дум передумать…

— Не вертись, — шепнул Алексей Воинович. Нагнулся, поправилсыну тупей и тихо, чтоб сосед не слышал:

— Ничего, mon ange, потерпи. Они все просители, а мыприглашенные. Это большая разница.

Руки у папеньки трепетали еще больше, чем вчера. Шутка ли —сам Зуров к себе позвал! Императрица, та подарила сто червонцев и велела завтраввечеру приходить в Бриллиантовую комнату, в шахматы играть, но сказала этолениво, зеваючи, а вот светлейший, прежде чем последовать за ее величеством вопочивальню, изрек кратко, непререкаемо: «Чтоб завтра на завивке были у меня.Оба».

Всю ночь папенька не спал, метался по гостиничной комнате.То страшился Фаворитовой ревности, то уповал на невиданные милости, то истовобил поклоны перед дорожной иконой. Мите и самому любопытно было — зачем это оникнязю понадобились? Может, хочет в шахматы поучиться, чтоб царицу обыгрывать? Этобы легче легкого.

Наконец-то! Ручка знаменательной двери дернулась, шелестголосов сразу затих. Все приготовились, умиленно заулыбались.

Однако в залу вышел не светлейший, а высоченныйофицер-преображенец с хмурым, мятым лицом. Не взглянув на собравшихся, протопалк золоченому столику, где был сервирован фриштик на одну персону, налил изграфина полный бокал вина, стал пить. Кадык у офицера дергался, и в тишине былослышно, как вино с бульканьем льется в глотку.

Старичок шепнул:

— Капитан-поручик Андрюша Пикин, князев адъютант. Забубеннаябашка, ему б в остроге сидеть. Всё разбойнику с рук сходит.

Допив и смачна крякнув, капитан-поручик повеселел. Поправиллихой ус, облизнул красные губы и, звеня шпорами, направился к стоявшим у стеныкреслам, куда никто доселе присесть не осмеливался. Этот же развалился самымвольным образом, ногу на ногу закинул и еще трубку закурил.

Снова скрипнула дверь, снова сделалось тихо, но и на сей разто был не князь, а преизящный господин, лицом удивительно похожий на стерлядку,какой Митя с папенькой угощались вчера вечером после малоэрмитажной виктории:такой же задранный кверху острый носик, широченный тонкогубый рот, и даже задомновоприбывший вихлял совершенно на манер рыбьего хвоста.

— Метастазио, Еремей Умбертович, — сообщил полезныйстаричок. — Секретарь светлейшего. Пойти, поклониться. Сейчас Сам пожалует…

И карповский сосед кинулся к секретарю, только где ему,старому, было протиснуться через иных Соискателей. Господина Метастазиообступили со всех сторон, совали какие-то бумаги, пытались шепнуть что-то наухо. Он же на месте не стоял — легкой, порхающей походкой шел через залу, и всятолпа, толкаясь, двигалась за ним.

— Он итальянец, да? — спросил Митя вернувшегося ни с чем старичка.

— Проходимец он, — сердито ответил тот, потирая зашибленныйлокоть. — Его в Милане за шулерство к постыдному столбу выставляли. Давно либарышень танцулькам обучал по рублевику за час, а ныне кавалер и действительныйстатский советник. — Сплюнул. — У царя дьяк, у дьяка хряк. Вот кто истинноимперией-то правит. Никуда без него, вертлявого, не двинешься.

Сказал и сам напугался, аж рот себе зажал, по сторонамзаоглядывался.

Проходимец ли, нет ли, но смотреть на итальянца былоинтересно. Всё-то он, шустрый, поспевал: и с вельможами раскланяться, ивыслушивать нескольких просителей сразу, и даме ручку поцеловать.

Вдруг остановился, сказал — чисто, почти без акцента:

— Вы, генерал, первый. Вы, граф, второй. После вы, сударыня,а дальше я укажу, кому…

Не договорил, склонил голову по-собачьи, прислушиваясь кчему-то, внятному ему одному. Стремительно вскинул руку — будто капельмейстерпред оркестром.

— Его светлость Платон Александрович Зуров!

Из-за двери донеслись громкие, неспешно приближающиеся шаги.

Сияющие створки в третий раз скрипнули, и впереди стоявшиесогнулись в низком поклоне, так что теперь поверх спин и белых затылков Митестало всё очень хорошо видно.

Ух ты!

На середину залы, потешно переваливаясь, выбежала мартышка вкороткой юбчонке и кружевных панталончиках. Увидела склоненные тупеи и давай владоши стучать, скалить желтозубую пасть.

А уж потом из-за створки высунулся сам Платон Александрович,да и покатился с хохоту.

— По… похвально, что даму чтите! Прямо слезы у него из глаз,так смеялся. Преображенец Пикин с кресла вскочил, еще громче князя заржал,Метастазио же ограничился веселой улыбкой.

— Хорошо. В добром расположении пребывают, — обрадовалсястаричок.

И начался прием.