Голая экономика. Разоблачение унылой науки - Чарльз Уилан

Во всем вышесказанном сбрасывается со счетов вторая сторона уравнения – спрос. Должны ли мы позволять торговлю изделиями из кожи, рогов или костей животных, которым грозит исчезновение? Большинство ответит на этот вопрос отрицательно. Изготовление кинжалов с рукоятью из рога носорога в странах вроде США признано незаконным, что, само собой разумеется, снижает общий спрос на такие изделия и, соответственно, уменьшает стимулы для браконьеров охотиться на этих животных. В то же время существует и противоположное и вполне обоснованное мнение. Некоторые чиновники-экологи утверждают, что ограниченная торговля легально заготовленными рогами носорогов (или, в случае со слонами, слоновой костью) приведет сразу к двум позитивным последствиям: во-первых, позволит собрать средства и помочь нищим правительствам африканских стран оплатить борьбу с браконьерством; а во-вторых, приведет к снижению рыночной цены на незаконные товары и, следовательно, умерит желание браконьеров убивать животных.

Как в любом сложном политическом вопросе, здесь нет единственно правильного ответа, зато существует несколько путей решения данной проблемы; одни более эффективные, другие менее. Суть в том, что сохранение черных носорогов как вида имеет к экономике как минимум не меньшее отношение, чем к биологии. Нам известно, как размножаются черные носороги, чем они питаются и где обитают. Теперь же нам предстоит найти способ заставить людей прекратить их убивать. А для этого требуется понимание того, как ведут себя люди, а не черные носороги.

Стимулы имеют значение. Если наш труд оплачивается комиссионными, мы работаем больше и усерднее; если цена бензина идет вверх, мы меньше ездим на автомобиле; если моя трехлетняя дочь знает, что получит любимое печенье, начав плакать, когда я разговариваю по телефону, она наверняка захнычет, как только я подниму трубку. Именно об этом писал Адам Смит в своем The Wealth of Nations[32]: «Не от благожелательности мясника, пивовара или булочника ожидаем мы получить свой обед, а от соблюдения ими своих собственных интересов». Билл Гейтс бросил учебу в Гарварде не для того, чтобы вступить в Корпус мира, он сделал это, чтобы основать Microsoft и превратиться в одного из самых богатых людей на планете. А заодно он начал революцию в мире персональных компьютеров, которая привела к повышению уровня благосостояния всех людей. Именно корысть заставляет мир вертеться – эта идея настолько очевидна, что может показаться глупой. Тем не менее ее постоянно игнорируют. Старый лозунг «От каждого по способностям, каждому по потребностям» хорош в фольклоре, но как экономическая система он ведет лишь к неэффективности, а со временем и к массовому голоду. В любой системе, не построенной на рынках, личные стимулы, как правило, существуют в отрыве от продуктивности. Компании и рабочие не получают вознаграждения за инновации и упорный труд, и их не наказывают за лень и низкую эффективность.

Насколько плачевными могут быть результаты такого подхода? По оценкам экономистов, к тому времени, как рухнула Берлинская стена, некоторые восточногерманские автомобилестроительные предприятия фактически уничтожили стоимость своей продукции. Производственный процесс был настолько неэффективным, а конечный продукт настолько дрянным, что заводы производили автомобили, которые стоили дешевле, чем ресурсы, используемые для их изготовления. В сущности, они брали превосходную сталь и портили ее! Подобная неэффективность также встречается в номинально капиталистических странах, где крупные секторы экономики находятся в собственности государства и под его управлением, например, в Индии. К 1991 году Hindustan Fertilizer Corporation существовала 12 лет[33]. Каждый день 1200 сотрудников трудились не покладая рук над достижением общей цели – производством удобрений. Была только одна небольшая проблема: завод производил удобрение, которое никто не покупал. Вообще никто. Государственные бюрократы тратили на управление заводом государственные средства, но установленное на нем оборудование никогда не работало как следует. И все равно тысяча с лишним рабочих ежедневно приходили на работу, и правительство продолжало платить им зарплату. По сути, все предприятие в целом было своего рода промышленно-экономической шарадой. Оно продолжало влачить существование только потому, что не было механизма для его закрытия. Когда бизнес финансируется государством, насущной потребности производить продукт и продавать его по цене, превышающей затраты производства, нет.

Подобные примеры могут показаться по-своему забавными, но это совсем не смешно. В настоящее время экономика Северной Кореи находится в таком упадке, что страна не может себя прокормить и не производит ничего достаточно ценного, чтобы торговать с внешним миром и получать взамен сколько-нибудь значимые объемы продуктов питания. По утверждению дипломатов, официальных лиц из ООН и других наблюдателей, эта нация находится на грани массового голода, который станет трагическим повторением трагедии 1990-х годов, когда голод убил около миллиона человек, а 60 процентов северокорейских детей страдали от недоедания. Журналисты тогда писали, что голодающие корейцы едят траву и ходят по железнодорожным путям в поисках кусков угля или продуктов питания, иногда падающих с проходящих поездов.

Сегодня в США много говорят и спорят о двух вопросах, касающихся энергетики: нашей зависимости от иностранной нефти и влиянии выбросов CO2 на окружающую среду. Надо сказать, мнение экономистов относительно решения этих двух взаимосвязанных проблем совпадает с мнением неспециалистов. Все единодушно сходятся на том, что следует повысить стоимость энергии на основе углерода. Если она будет стоить дороже, мы будем меньше ее использовать, а значит, и меньше загрязнять окружающую среду. У меня сохранились детские, очень живые воспоминания об отце; его не слишком заботили проблемы экологии, но он, как говорится, мог выжать монетку даже из камня. Отлично помню, как он ходил по дому и закрывал двери чуланов, бурча при этом, что не намерен платить за их проветривание.

В то же время функционирование нашей системы государственного образования гораздо больше напоминает Северную Корею, чем Кремниевую долину. Не стану углубляться в дебри платежных ведомостей средних школ, предлагаю обсудить одно действительно поразительное явление, связанное со стимулами в сфере среднего образовании, о котором я писал в Economist[34]. Зарплата американских учителей никак не привязана к эффективности их труда; учительские профсоюзы всегда упорно выступали против каких-либо надбавок за результативность работы педагогов. Вместо этого почти во всех школьных округах США (речь идет о государственных школах) зарплаты рассчитываются по строгой формуле, основанной на опыте и преподавательском стаже, то есть на факторах, которые, по мнению исследователей, не связаны напрямую с эффективностью и результативностью учительского труда. Такая унифицированная шкала начисления зарплаты формирует ряд стимулов, который экономисты называют «неблагоприятным отбором». Поскольку самые талантливые учителя, скорее всего, могут преуспеть и в других областях профессиональной деятельности, у них появляется сильный стимул уйти из школы туда, где заработная плата больше увязана с фактической продуктивностью. Что же касается менее талантливых, то их стимулы прямо противоположны.