Королева Виктория - Кристофер Хибберт

Во время торжественного открытия нового госпиталя в Бристоле солдаты горячо благодарили королеву за участие, а военный оркестр исполнил «Боже, храни королеву». Такой же теплый прием устроили королеве рабочие арсенала в Вулидже, когда она призналась, что все телеграммы о крупных потерях британских войск неизменно вызывают у нее такой приступ отчаяния и горести, что и лучшие врачи не могут ей помочь. Правда, при этом королева всегда считала, что англичане должны победить любой ценой, даже если для этого придется пожертвовать всей ее армией. Когда первый лорд казначейства Балфур прибыл к королеве для доклада о тяжелом финансовом положении армии после «черной недели» декабря 1899 г., его сообщение «было мгновенно прервано нетерпеливым кивком головы королевы: «Пожалуйста, не забывайте, что в этом доме нет места депрессии и отчаянию. Нас не интересуют перспективы поражения нашей армии, так как мы их просто не допускаем».

Как и в годы Крымской войны, королева с огромным интересом относилась к распределению медалей среди наиболее заслуженных и достойных солдат. «Вчера был весьма трогательный момент, — записал в своем дневнике Реджиналд Бретт после одной из таких процедур награждения, — когда королеву подвезли в карете к нескольким раненым, сидевшим в инвалидных колясках. Им тут же приказали встать, но королева остановила солдат взмахом руки: «Нет, не надо». Она с трудом поднялась на ноги (что бывало с ней крайне редко) и прикрепила каждому из них Крест».

«Было страшным преступлением встретить королеву вне пределов дворца... и нам приходилось держать ухо востро, чтобы этого никогда не случилось».

Когда в 1894 г. Фредерик Понсонби прибыл в Осборн в возрасте двадцати семи лет, он с удивлением обнаружил, что все старшие придворные джентльмены совсем состарились на королевской службе. Двум из них было по восемьдесят лет, а остальные были не намного моложе. Получив должность младшего конюшего, Понсонби просто не знал, чем занять себя. После завтрака он обычно направлялся в комнату конюших, где читал свежие газеты и писал частные письма. В полдень королева в сопровождении фрейлины или одной из своих дочерей отправлялась на прогулку, причем вне зависимости от погоды. Поэтому нет ничего удивительного в том, что принцесса Беатриса страдала от ревматизма в ранние годы. Как только королева покидала свой дворец, все придворные тоже старались как можно быстрее выйти на свежий воздух. «Но всё это было похоже на сумасшедший дом, — вспоминал Понсонби, — так как все шли по одному и в совершенно разных направлениях».

Обед для джентльменов подавали ровно в два часа дня. Управляющий двором садился по одну сторону стола, а младшие придворные — по другую. «Эти обеды, — вспоминал Фредерик Понсонби, — почти всегда представляли собой забавное зрелище, так как старшие по чину придворные отличались острым умом и могли вести себя спокойно в отсутствие королевы».

В три часа королева снова отправлялась на прогулку, но теперь уже в королевской карете и в сопровождении пары нарядных конюших, которые ехали по обе стороны от кареты. Если королева собиралась принять участие в каком-нибудь важном мероприятии, то число конюших увеличивалось. А оставшиеся без дела придворные получали еще одну возможность хоть на какое-то время покинуть дворец, причем они могли ехать только в своих каретах, которые были разделены на пять категорий. К тому же их маршрут ни в коем случае не должен был пересекаться с тем, по которому следовала карета королевы, поскольку, как отмечал Понсонби, «было страшным преступлением встретить королеву вне пределов дворца... и нам приходилось держать ухо востро, чтобы этого никогда не случилось. А если мы, не дай Бог, все же «сталкивались» с каретой королевы, то прятались в кустах, ожидая, пока она проедет мимо. Сэр Уильям Харкорт (министр финансов) однажды прогуливался с моим отцом и вдруг увидел идущую навстречу королеву. Поблизости рос только небольшой куст, спрятаться за которым человеку высокого роста было практически невозможно. Харкорт спросил у отца, стоит ли ему прятаться от королевы за этим кустиком. Тот немного подумал и сказал, что это «бессмысленно и лучше ему просто повернуться и пойти назад».

Кстати сказать, встречаться с королевой не имели права не только министры и высшие аристократы, но и все остальные придворные, а молодым слугам даже не разрешалось смотреть ей прямо в глаза. Когда они получали тот или иной приказ королевы, то должны были низко опускать голову и глядеть на мыски туфель. А когда они сталкивались с ней в коридоре, королева, как правило, смотрела куда-то вдаль и делала вид, что вообще не замечает прислугу.

Королева имела стойкую привычку протестовать против каких бы то ни было социальных предрассудков высших классов. «Разделение общества на классы, — записала она однажды в дневнике, — представляет наибольшую опасность для нашего общества, так как противоречит законам природы. Именно поэтому королева всегда должна меняться, чтобы соответствовать духу всех слоев общества». И при своем дворе она установила довольно свободную иерархию и не следила за ее формальным сохранением. Так, например, придворные могли пересекать установленные традицией барьеры, как это делал, например, Джон Браун, но при этом барьеры ни в коем случае не должны были понижаться.

Благополучно избежав нежелательной встречи с королевой, придворные возвращались во дворец практически вместе с ней. Джентльменам подавали вечерний чай в их комнаты, а леди пили чай вместе в одной большой комнате. Затем, по словам Понсонби, все были предоставлены самим себе вплоть до ужина.

Однако уже в следующем году Фредерик Понсонби был назначен помощником личного секретаря королевы, и работы у него стало хоть отбавляй. Он зашифровывал и расшифровывал срочные депеши, разбирал огромное количество корреспонденции, оставленной ему Артуром Биггом, делал выписки из тех газет, которые могли заинтересовать королеву или каким-то образом затрагивали интересы монархии. Он снимал копии с важных государственных документов, которые королева хотела оставить в своем архиве, постигал премудрости стенографии, занимался немецким языком и самым тщательным образом штудировал «Готский альманах», чтобы как можно лучше ознакомиться с запутанной родословной королевской семьи.

Кроме того, Фредерик Понсонби был ответственным за подготовку данных, на основании которых королева писала свой дневник. Она была весьма требовательна к этой работе и всегда старалась быть точной и аккуратной в ведении важного, как она считала, документа. Правда, иногда королева могла допускать некоторые неточности, но только в том случае, если они изображали ее в выгодном свете или льстили ее самолюбию. Так, например, при подготовке материалов, касающихся военного смотра колониальных войск в 1897 г., Понсонби привел газетную заметку, в которой сообщалось, что королева обратилась к индийским офицерам на их родном языке хинди. Он знал, что это не так, но все же оставил эту заметку. Когда королева ознакомилась с этими материалами, у нее появились возражения. «Это неправда, — сказала она. — Я говорила не на хинди, а на английском». Но когда Понсонби спросил ее, должен ли он убрать эту заметку, она ответила, что этого делать не стоит. «Вы можете оставить ее. Ведь я могла бы выступить перед ними на хинди, если бы захотела».