Хранительница его сокровищ - Салма Кальк

И как теперь, спрашивается, жить без неё?

Ассунту Марцио отправили под стражей домой, с запретом показываться во дворце и ей, и её матери.

…Фалько сидел на том самом алом диване, на который вечность назад положил бесчувственную Лизу, надеясь на её возвращение. А теперь никакой надежды не было.

Рядом сидела Тилечка, держала его за руку и молчала. В этом молчании был миллион несказанных слов, которые теперь никому уже и не скажешь.

Шум в прихожей известил о том, что кто-то явился и что-то хочет. К Великой Тьме всех! Фалько уже подумывал так и распорядиться, но вошла София. Уже сообщили, выходит. Она подошла и села с другой стороны, и молча взяла его вторую руку.

Тилечка вскинулась, хотела уйти…

— Останься, Аттилия, — мягко попросила София.

Та опустилась прямо на ковер… и наконец-то заплакала.

София же просто держала его за руку, и это было правильно. У него осталась она, и Маттео, и Дамиано, и внуки, и Тилечка. И Фаро, чтоб его, как говорила Лиза.

Дочь поскребла ногтём его запястье. Фалько посмотрел — что там она делает. София откинула манжету и разглядывала его свадебный браслет — рисунок поблек, как будто выцвел, но никуда не делся. Фалько глянул — на втором запястье было то же самое.

— Ты понимаешь, да, что это значит? — спросила София. — Она жива. Она неизвестно где, возможно — очень далеко, но она жива.

* * *

Лизавета пришла в себя на полу рабочего кабинета. Знакомая серая плитка, солнечный свет в окно, вокруг — родная ржавая копанина. Голова кружится и сильно тошнит. Она что, упала и ударилась головой? Об угол стола? Вашу ж мать!

Прибежала коллега Таня, заохала — чего ж она, Лизавета, так? Если плохо — так пусть уже идёт домой, что ли, не помирать же теперь на работе!

Лизавета поднялась, опираясь на пол, потом на стол, встала на дрожащие ноги. Что с ней было-то? Надо хоть до зеркала дойти, посмотреть.

Зеркало в туалете отразило всклокоченную голову… и золотую цепочку на шее. На цепочке висел маленький солнечный диск. Она оглядела себя и увидела ремень в шлевках джинсов, а на нём — кожаную сумку. Из чёрной кожи с вышивкой — птица на болоте. А на безымянном пальце правой руки — золотое кольцо с синим отполированным камнем.

Воспоминания пришли и накрыли. Тут же тело скрутила сильнейшая судорога, до рвоты.

Она вернулась домой. Она всего-навсего вернулась домой. Она этого хотела. Так и получилось. Значит, когда избранных убивают, они возвращаются домой, только и всего.

Но как она теперь будет жить без него?

Её зелёная рожа вкупе с падением так подействовала на коллег, что её не просто отправили домой, а проследили, чтобы она не потащилась пешком с горы на остановку, то есть вызвали ей такси. Ключи от квартиры лежали в рюкзаке, обычном её рюкзаке.

Дома Лизавета раскрыла поясную сумку и вытрясла из неё всё. Часы — идут и показывают правильное время. Телефон — работает.

Настя отозвалась мгновенно.

— Мам, привет! А ты чего звонишь, мы ж вчера разговаривали? Что-то случилось?

Да. И нет.

— Всё в порядке, доченька, что-то телефон заглючил, я его проверяю.

— А, тогда ладно. Слушай, давай потом поговорим, я тут проспала и уже немного опаздываю.

— Давай, конечно. Пока-пока, созвонимся.

Уф, с Настей всё хорошо. Лизавета соскучилась до дрожи в ногах, но дочь права — поговорить можно и после. Главное — она в порядке.

Мама тоже отозвалась сразу же.

— Ты чего звонишь посреди дня? Стало плохо на работе? Ну ты даёшь стране угля! Скорую вызывала? Это ты так думаешь, а вдруг на самом деле не так? Ну смотри, ты всегда всё знаешь лучше всех. Пока.

С мамой и остальными тоже всё в порядке. Это только с ней, Лизаветой, неизвестно что.

Слёзы наконец-то пробились наружу, и их можно было не скрывать.

В отдельном кармане сумки лежало топазовое колье. И браслет. Лизавета всё собиралась выложить в шкатулку, да не собралась.

А на запястьях еле-еле просматривалась магическая вязь. Что значило: он есть, он существует, он где-то живёт. И точно так же остался без неё, как она без него.

Всё правильно, все на месте. Фалько вернулся в Фаро и в свою семью, она — домой. Её призвали для того, чтобы она собрала артефакт, а когда она сделала это — возвратили обратно, и по замыслу высших сил ей больше нечего делать в Фаро. О возможной сердечной склонности высшие силы не задумывались.

Две крайности не сходятся. Две параллельных Вселенных не пересекутся. Магический прибор сломан, больше в Фаро не будет пришельцев из других миров.

И пусть воспоминания о том, как это было, дадут ей силы жить дальше.

Полгода спустя

От зимних лун до весенних струн

Я всё пытаюсь с тобой прощаться (с)

Двадцать девятого апреля под конец рабочего дня Лизавета собрала рюкзак, выключила технику в кабинете, полила цветы и заперла своё хранилище. Можно идти домой. Сегодня четверг, завтра пятница и вообще предпраздничный день, красота.

Праздники обещают быть насыщенными. Завтра танцевальная тренировка, в субботу надо убираться и печь пироги — в воскресенье прилетает Настя. Она уже намылилась куда-то вдаль на всё лето, и сказала, что зато есть возможность прилететь домой на майские, а Лизавета согласилась — лети! Майские так майские. Ясное дело, у юной девы в Питере, откуда и до Европы два шага, столько всяких возможностей, что надо пользоваться, пока молодая.

В воскресенье днём они пойдут к родителям, и Вася со своими тоже подтянется, будет семейный обед. В понедельник юбилей у подружки Наташки, сто лет дружат, с самой первой работы, и это Лизавете было прошлой осенью сорок пять, а Наташке уже полтинник. Правда, Наташка грозилась каким-то своим троюродным братом — мол, познакомишься, такой мужик, что просто ах, закачаешься.

В мужиков, которые просто ах, Лизавета не верила от слова «совсем». Потому что. О да, ей за истекшие полгода встречались мужчины, которым она была интересна. Беда в том, что ей они не были интересны никак. Они не так двигались, не так пахли, не так говорили не те слова. Жили вообще не так. И все, как один, считали, что она несчастненькая, потому что одинокая, а они для неё — дар божий. Поэтому ну их. И вообще, она замужем, вязь браслетов никуда не делась, хоть и видна была только при ярком солнечном свете. Ведь абсолютно то самое, что сказала ей гадалка в новый год — могущественный супруг, были вместе, а теперь не вместе…

Эти полгода дались ой как непросто. Оказалось, она уже привыкла к другому языку, другой пище, другому климату. Четыре с половиной месяца, кто бы мог подумать! Самая тёплая зима за всю её жизнь. А потом, дома, ещё одна, и как положено, с тридцатником с середины ноября и до марта.