Император Мэйдзи и его Япония - Александр Мещеряков

Главные переговорщики в Портсмуте. Слева направо: Витте, посланник России в Японии Розен, Рузвельт, Комура, японский посланник в США Такахира Когоро

Россия признала Корею сферой японских интересов и отдала Японии построенную Россией Южно-Маньчжурскую железную дорогу, соединявшую Порт-Артур и Мукден. Уступила Россия и права на аренду Ляодунского полуострова с Порт-Артуром. Российские войска покидали Маньчжурию. Удалось Комура добиться и территориальной уступки – Япония получила южную часть уже оккупированного Сахалина. Конечно, Сахалин в то время не имел большого значения – ни геополитического, ни экономического, но в качестве еще одного символа расширяющегося пространства он был для Японской империи совсем не лишним.

В сущности, правители Японии получили все то, чего они хотели. По большому счету, они хотели признания своих «особых» интересов в Корее и, отчасти, в Китае. Все остальное можно рассматривать как необязательный довесок. В инструкции, полученной Комура до начала переговоров, говорилось о «факультативности» контрибуции и аннексии Сахалина. Комура блефовал, когда в начале переговоров потребовал передачи всего острова. Получив его половину, он достиг безусловного успеха. Япония переиграла Россию не только на полях сражений, но и на поле дипломатическом. Впоследствии Витте представлял Портсмутский договор как свой триумф и получил титул графа. Но на самом деле никакого успеха не было. Безусловный успех заключался только в одном: он, лично Витте, произвел весьма благоприятное впечатление на американское общественное мнение. Японская сторона также оценивала Витте очень высоко. Ямагата Аритомо утверждал, что язык Витте стоит ста тысяч солдат. Тем не менее Комура удалось переговорить и его. Но никакого титула он не получил.

Оценивая результаты конференции в целом, следует признать их и для Японии, и для России вполне реалистичными – они соответствовали результатам войны. Войны, которую обе армии вели на чужой территории, присвоив себе право распоряжаться не только жизнями своих, но и чужих подданных.

Первая статья Портсмутского договора начиналась со слов: «Мир и дружба пребудут отныне между их величествами императором всероссийским и императором Японии…» Когда цесаревич Николай посетил Японию 14 лет назад, с императором Мэйдзи они тоже беседовали о мире и дружбе. Десять лет назад, после победоносной войны с Китаем, коалиция европейских держав не признала претензии Японии на роль дальневосточного гегемона. Теперь все обстояло по-другому – они приняли Японию в свой закрытый клуб, который определял судьбы стран и народов. Стремясь к паритету с Западом и буквально завоевав это равенство, Япония сделала еще один решительный шаг в сторону от заветов своих предков, которые предпочитали жить интересами своего архипелага. Как показали последующие события жесточайшего XX века, этот отход от традиционного образа мыслей привел страну к катастрофе.

Рузвельт за свое посредничество в деле японско-российских отношений получил впоследствии Нобелевскую премию мира, но в самой Японии мирный договор вызвал шквал протестов. Газеты называли правительство и переговорщиков предателями. Передовицы, посвященные мирным соглашениям, выходили в траурных рамках. Всю войну правительство кормило верноподданных рассказами о том, что японская армия непобедима, а российская – немощна. Реального положения на фронте подданные не знали, и потому условия мира казались им унизительными. В Японии отсутствовало антивоенное движение, в этой стране имело шансы на успех движение только провоенное. Правительство стало заложником собственной пропаганды. Из-за жесткой цензуры японцы знали о реальном ходе войны намного меньше, чем жители России и Европы, никто не мог предположить, что Япония потеряла значительно больше жизней, чем Россия. Перед войной и во время самих сражений правительство умело нагнетать страсти, их усмирение превратилось в проблему. В самом начале войны Окума Сигэнобу писал о том, что японская армия готова завоевать Сибирь и домаршировать до Санкт-Петербурга. Окума писал, люди ему верили. И что же теперь?

5 сентября уполномоченными Японии и России был подписан Портсмутский мирный договор. В этот же день в токийском парке Хибия ультраправая «Лига борьбы с мирным договором» наметила провести митинг против заключения договора. Люди, привыкшие митинговать в этом парке в ознаменование военных побед, требовали новых триумфов. А правительство лишало их этого удовольствия. До этого времени антиправительственные сборища устраивались главным образом в закрытых помещениях – в Японии было слишком мало открытых площадок для массовых действ. Крупные собрания проходили по преимуществу в театрах, полиции это было очень удобно. Правительство создало открытые площадки для демонстраций в свою поддержку, но теперь оказалось, что их можно использовать и в антиправительственных целях. Оппозиционеры получили возможность выплеснуться на улицы.

350 полицейских блокировали ворота парка Хибия, но 30-тысячная толпа смяла их и ворвалась в парк. На одном из агитационных воздушных шаров было начертано: «Как посмеем встретиться с духами наших предков?» На агитацию «Лиги» откликнулись в основном представители городских низов. Именно эти люди больше всего натерпелись от военных налогов. Именно они рассчитывали, что выплата Россией репараций поможет им восстановить достаток.

Приняв за 30 минут несколько резолюций, требовавших расторгнуть мирный договор и продолжить военные действия, часть митингующих направилась к императорскому дворцу. Дойдя до дворцовой площади, оркестр заиграл национальный гимн, но полиция стала вырывать из рук оркестрантов инструменты и отбирать траурные флаги. Тогда демонстранты направились к театру «Синтоми», где было намечено продолжить митинг. Там тоже вспыхнули драки. Демонстранты забросали камнями здание проправительственной «Народной газеты» («Кокумин симбун»), которую издавал Токутоми Сохо. Это была едва ли не единственная газета, которая поддержала мирный договор. Толпа атаковала и резиденцию министра внутренних дел, посмевшего запретить митинг. Здание подожгли. Толпа рассеялась только с прибытием регулярных подразделений доблестной армии. Но и распавшись на группы, демонстранты всю ночь громили полицейские участки. Никто уже не помнил о первоначальных целях митинга.

На следующий день приступили к погромам христианских церквей. У русской православной миссии была заблаговременно выставлена охрана из 40 гвардейцев. И не напрасно. Отец Николай свидетельствует: «Рев народа делался все ближе и ближе. Наконец, толпа с ревом и визгом остановилась у ворот и стала ломиться в них; гвардейцы, снаружи и внутри охранявшие ворота, защищали их и уговаривали толпу. Чугунные ворота не уступили напору, только замок сломался, но железное кольцо удержалось. После долгого крика и визга, похожего на кошачий – тысячи котов вместе, толпа, не переставая визжать, повалила мимо». После этого недовольные сожгли ближайший полицейский участок, а для защиты миссии власти прислали дополнительный отряд, так что в охране находилось уже более 100 человек[333].