Греховные радости - Пенни Винченци

Минут через десять Гейб вернулся, неся с собой коричневый пакет из плотной бумаги. Он положил пакет на свой стол и посмотрел на Шарлотту:

— Я подумал, что, может быть, ты захочешь кофе. И перекусить.

— Нет, спасибо, — отрезала Шарлотта. — Я занята, мне есть некогда.

Она разозлилась, услышав, что голос ее немного дрожит. Гейб пожал плечами и, сняв крышку со стаканчика с кофе, принялся разворачивать бутерброды.

— Как хочешь, — проговорил он с полным ртом.

— Мне довольно трудно здесь чего-нибудь хотеть, — ответила она.

Наступила тишина; потом Гейб вдруг рассмеялся. Шарлотта удивленно посмотрела на него: с ним это случалось нечасто.

— Я что, сказала что-нибудь смешное?

— Нет. Вообще-то, да. Немного.

— Рада, что сумела доставить тебе удовольствие, — процедила она.

Снова наступила тишина. Гейб сидел и рассматривал Шарлотту так, словно она была каким-то совсем новым для него предметом, который только что, в его присутствии внесли в кабинет и здесь оставили.

— Трахать тебя некому, — сказал он совершенно обычным голосом, как бы продолжая начатый раньше разговор.

Шарлотта пораженно уставилась на него. Впервые в жизни она поняла, что означает выражение «не верить собственным ушам».

— Что ты сказал? — выговорила она наконец.

— Я сказал, что трахать тебя некому. Чтобы ты немного успокоилась. А то ты сплошной комок нервов.

На его вызывающей, агрессивной физиономии появилось даже что-то отдаленно напоминавшее улыбку. Шарлотта сидела как каменная; ей хотелось бы испытывать чувства гнева, возмущения, ярости, но вместо всего этого где-то в самой-самой глубине души она лишь ощущала, как нарастает, все сильнее пульсируя, волна неукротимого сексуального возбуждения.

— И ты, как я понимаю, — ледяным тоном произнесла она, — готов предложить свои услуги.

Уже произнеся эти слова, она пожалела, что вовремя не прикусила язык. Она должна была проявить достоинство, притвориться оскорбленной, шокированной — все, что угодно, но только не отвечать ему подобной же грубой шпилькой, да еще такой, которая открывала возможности для продолжения оскорблений в ее адрес. Какой же дурой должна она ему теперь казаться: непроходимо глупой, грубой и неотесанной и, что хуже всего, самонадеянной и самодовольной. Она сама же подставилась для дальнейших насмешек и издевательств. Шарлотта почувствовала, как краска заливает ее шею.

Гейб в ответ минуту или две смотрел на нее, не говоря ни слова; потом сухо произнес:

— Нет, так далеко мои мысли не простирались, — и снова углубился в работу.

Когда она все закончила, была уже половина второго ночи. Гейб отпустил ее домой, а сам еще продолжал лихорадочно работать: сняв часы, как он поступал всегда, когда бывал чем-то всецело захвачен, он заглатывал одну банку диетической колы за другой, не отрывая взгляда от экрана компьютера. Сейчас он трудился над финансовыми разработками для одной из компаний, занимавшихся производством бумаги, курс ее акций на бирже рос, и нельзя было терять время. Шарлотта посмотрела на него, и ей стало даже немного грустно при мысли о том, что он и понятия не имеет, что заявил недавно нечто из ряда вон выходящее, нечто такое, что могло обидеть ее, унизить, оскорбить. Если бы она сказала ему об этом, возможно, в чисто интеллектуальном плане это бы его заинтриговало, даже удивило; но объяснять ему что-либо было бы совершенно бесполезно. Напрасная трата времени и усилий. Слишком уж он самонадеян, преисполнен мужского шовинизма и бесчувствен. Она вдруг ощутила сильнейшее облегчение оттого, что не закатила сцену, не отреагировала на его слова как-то резко, грубо, скандально, а, наоборот, повела себя мягко, что явно должно было оставить у него ощущение своей победы. В сотый, а может быть, даже в тысячный раз подумав о мести, которую она обрушит на него в один прекрасный день, Шарлотта взяла свои вещи и, не сказав ни слова, вышла из кабинета.

Она зашла в туалет, взглянула на себя в зеркало и вздохнула. Лицо бледное, под глазами легли темные круги от усталости, от макияжа почти ничего не осталось. Прическа растрепалась, юбка вся в складках. Ну что ж, по крайней мере, ее внешний вид должен оттолкнуть Джереми.

— Ты потрясающе выглядишь, — проговорил он. — Люблю усталых девушек. У них ослабленная сопротивляемость.

— У меня сопротивляемость высокая, и даже очень, — решительно возразила Шарлотта, опускаясь рядом с ним на заднее сиденье. Он успел избавиться от прежнего тряпья, и теперь на нем были «ливайсы» и бежевый кашемировый свитер. На полу лимузина стояло ведерко со льдом, а в нем бутылка шампанского.

— Какого черта вы там делали? — спросил он, открывая бутылку и наливая ей бокал. В голосе его слышался просто доброжелательный интерес и совсем не чувствовалось раздражения из-за того, что ему пришлось дожидаться так долго.

— Занимались расчетами, готовили проект контракта. Гейб еще остался.

— И часто вы так сидите с ним по ночам?

— Да. Очень часто. К сожалению.

Машина тронулась; Шарлотта отпила немного из бокала, представила себя со стороны, и ей показалось, что она смотрит какое-то скверное кино.

— Он тебе и в самом деле не нравится?

— Я его ненавижу. — Сказанные Гейбом слова снова совершенно отчетливо прозвучали у нее в голове. — Он груб, самонадеян и абсолютно бесчувствен. — Шарлотта услышала, что голос у нее немного задрожал, и вздохнула.

Джереми задумчиво посмотрел на нее:

— Он тебя чем-то расстроил, да?

— Нет! Н-ну… может быть. Джереми, пожалуйста, давайте не будем о нем говорить.

— О'кей. Будем говорить обо всем остальном, кроме него. Шарлотта, а как эта «китайская стена» у вас в банке, действует?

— И очень хорошо, — твердо ответила Шарлотта. — А что?

О существовании «китайской стены» — незаметного устройства для обеспечения безопасности и предотвращения утечек к клиентам той информации, которую банк передает своим дилерам, — она узнала в самый первый день своего пребывания в «Прэгерсе».

— Ну… явно есть очень много протечек. Кто-то мне тут говорил, что в некоторых банках уже разочаровались в этой «стене». Считают ее похожей скорее на занавес из рыбацкой сети.

— Джереми, я уверена, что вы не правы, а кроме того, я не хочу обсуждать дела банка.

— Да, я понимаю. Извини, если я тебя расстроил. Больше не буду.

— А куда все-таки мы едем?

— Ну… в одно приятное местечко, где можно хорошо поужинать.

— Джереми! Надеюсь, это не гостиница?

— Это не гостиница.

Машина тем временем въехала на Манхэттен; улицы, пустые в этот предрассветный час, казались вдвое шире, чем днем. Сразу же за Рокфеллер-центром они свернули вправо, проехали еще несколько кварталов и остановились. Шарлотта оглядела возвышавшееся над ними высоченное здание: