Петр Великий как законодатель. Исследование законодательного процесса в России в эпоху реформ первой четверти XVIII века - Николай Воскресенский

В интересах организуемых Петром I государственных коллегий ученый иноземец[1448] и прожектер Генрих Фик так реципировал применительно «к ситуации сего (русского. – Н. В.) государства» изложенные выше нормы источника: «В протчем е[го] в[еличество] милостивейшее соизволение имеет, чтоб некоторые удобные люди, которые впредь при канцеляриях и конторах служить пожелают, по препорации каждой колегии заранее допущены и обучены имеют быть, дабы прилежным списыванием дел в письме и в арифметике чинились, чтоб при случающем простом месте, и когда они искусство получили и от доброй натуры и поступки суть, конечно могут определены быть»[1449].

В других случаях Фик слишком усложнял простой вопрос, точно очерченный в источнике, чрезвычайно подробной юридической разработкой деталей, совершенно ненужных в данной норме. Приведем для примера главу IX, пункт II «Cantselie Ordningh» – о подсудности по служебным преступлениям и проступкам служащих Канцелярной коллегии – и главу XXVII первоначального проекта Генерального регламента. В шведском законе сказано:

В проекте Фика, в главе XXVII – «О порядочном суде и процессном образе на время» – вопрос осложнен до крайности. Во-первых, служители коллегий по проекту Фика вообще пользуются изъятием из подсудности общим судебным и административным органам, с подчинением их суду своих коллегий; во‐вторых, [в ответ] на приговор коллегий ответчикам предоставляется право «просить о ревизии» непосредственно «его величество», а не Сенат; в‐третьих, он [этот проект] устанавливает условием для вхождения в силу решения коллегии отсутствие протеста со стороны фискала, при наличии которого [протеста] дело переносится также на разрешение верховной власти; в‐четвертых, устанавливается особая подсудность членов коллегий «ради их персоны», «а наипаче что к знатным членам колегии касается», – надворному суду, «однакоже от которого оным до е[го] ц[арского] в[еличества] вольность ревизии допускается»; в‐пятых, устанавливается особая подсудность членов коллегий «ради недвижимых имуществ – суд, под которым управлением обретающиеся земли надлежат» – и, наконец, в‐шестых, проектируется особая, исключительная подсудность для самого автора и его иноземных коллег: «Иностранные колегейные служители имеют по персонам, как в частных (гражданских. – Н. В.), так и розыскных тяжбах, следуя договорным милостивейшим привилиям[1450], оные по германским и римским правам суждены быть»[1451].

Любопытно установить причины отступления от источника и слишком детального определения подсудности служителей коллегий. Было ли это следствием той особенной национальной черты автора проекта, которую уловил и метко охарактеризовал Петр и от которой [он] предостерегал Синод в своем указе о приемах перевода немецких книг: «Понеже немцы обыкли многими рассказами негодными книги свои наполнять только для того, чтоб велики казались…»? Или то было проявлением свойства отдельного человека, когда действие его, также по выражению Петра, «более клонится к лакомству и карману, нежели к службе»? Какие бы ни были основания, Петр вычеркнул ненужную юридическую стряпню Фика. «Сего также не надлежит», – обычно говорил он, вычеркивая из проекта неугодное ему предложение.

В других же главах проекта, где особенно нужно было обнаружить тонкость юридической мысли и знание конституционных особенностей государства, для которого составлялся проект, Фик, слепо следуя шведскому источнику, не проявил ни того ни другого. В главе II – о «неподсудствии» коллегий – русский законодатель чрезвычайно нуждался в помощи изощренной мысли ученого юриста, а между тем иноземный сотрудник Петра обнаружил в этом случае полную беспомощность и внес в законопроект путаницу, устранить которую удалось только благодаря здравому смыслу и государственному чутью Петра. Фик совершенно не уловил и не определил сколько-нибудь точно отношений государственных коллегий к верховной власти, в частности не учел того факта, что следующей высшей инстанцией для коллегий являлся Сенат – и не только в отсутствие царя, «когда е[го] в[еличество] не в государствах своих и землях обретается», а как власть постоянная, неизменно направлявшая и контролировавшая деятельность коллегий.

В следующих двух главах, III и IV, Фик по примеру шведского «Cantselie Ordningh» проектировал особых докладчиков, министров Канцлерной коллегии, которые должны были делать доклады монарху, а в его отсутствие в государстве или в столице – Сенату, не только по вопросам иностранной политики, но и по различным делам внутреннего управления. «И понеже е[го] ц[арского] в[еличества] всемилостивейшее соизволение есть, чтоб все дела, которые из колегиев до его высочайшей персоны или, в его небытности, до Сената для вершения приходят, в надлежащем порядке донесены и отправлены были, того ради е[го] ц[арское] в[еличество] в своем Государственном Канцлерном колегии некоторых министров учредил, которые бы е[го] в[еличеству] о колегейных и внутренних государственных нуждах докладывали и каждое дело своего ведомства подписывали ж»[1452]. Кроме того, Фик проектировал, также на основании шведского источника, определить каждому министру особого статс-секретаря или канцелярного советника. И через них, министров и статс-секретарей, дела должны были поступать из подчиненных административных учреждений на решение верховной власти и Сената. «Егда доношения, мемориалы и протчая от калегейных служителей или других подданных до е[го] ц[арского] в[еличества] приходят, – продолжал Фик, – то такому министру позволено, которого ведомства такие дела, прочитать до докладу е[го] в[еличеству] и, по изобретению случая и обстоятельств, в колегии (или куды надлежит) отсылать и о их мнении и рассуждении объявления требовать»[1453]. «И понеже в Сенат никакие другие дела не приходят, токмо которые к е[го] в[еличеству] подданнейше написаны, того ради и Сенату никакие другие дела не принимать, точию которые уже у государственных колегиев и протчих высоких судов бывали»[1454]. Обе этих главы, III и IV, вносили не вызываемые положением дел нововведения, чуждые самобытно сложившимся в начальный период существования Сената отношениям между верховной властью и Сенатом, а также между последним и подчиненными ему канцеляриями и приказами, а потом и государственными коллегиями. Фик не знал их [сложившихся отношений] и пытался заимствовать нормы, определяющие отношения между высшими государственными учреждениями, из шведского «Cantselie Ordningh», из глав IV и VI, но не встретил одобрения у Петра, и поэтому главы III и IV первоначального проекта не были включены в четвертую – Г – редакцию[1455] законопроекта. Правда, это предложение, вносившее усложнения в твердо уже установившиеся на практике взаимоотношения между учреждениями, послужило поводом к постановке на очередь составления и обсуждения специального закона – «Должности Сената». В нем и нашли свою самобытную разработку и законодательное определение конституционные вопросы об отношениях государственных коллегий к Сенату и верховной власти, о пределах власти и компетенции Сената и другие.