Дороги Сонхи - Антон Орлов

на этой должности Флаченду, решил подогреть заклинанием чайник – а тот полыхнул багровым и разлетелся вдребезги. Оказавшиеся поблизости коллеги оперативно потушили возгорание. Расследование показало, что в чайнике находилась саламандра. К счастью, всего лишь красная. Парень успел отскочить, получил неопасные ожоги. Зато письменный стол четвертого секретаря сгорел дотла, вместе с ним погибли кое-какие бумаги и несколько старинных книг.

Кто подсадил саламандру в чайник, на кого покушались, кто был заказчиком – предстояло выяснить дознавателям. Суно изрядно удивился, что это дело поручили не ему.

– Незачем тебе с этим возиться, у тебя поважней задачи есть, – проворчал Шеро, непроницаемо глядя из-под полуопущенных набрякших век. – Если б хотели меня или еще кого спровадить к Акетису, действовали бы иначе. Нет, Суно, у этих поганцев была другая цель, и они преуспели – спалили стол, а кому припекало задницу с тех документов, что лежали в столе, коллеги без тебя размотают. Эх, книги жалко…

– Надеюсь, не раритеты?

– В том-то и беда, что раритеты. «Три величайших сокровища царства Кутем», «Рубиновые записки», «Беседы о неправильных заклинаниях древней Пештакры». Старинные подлинники, дожидались своей очереди на копирование, а теперь один пепел остался.

– Жаль, – согласился Суно.

Наконец-то можно побывать в гостях у Таченак и посмотреть, как та обустроилась на новом месте! Незадолго до того, как все завертелось, царица-амуши со своим двором перебралась из Нухавата в Каджерат, заручившись согласием Тейзурга.

Каджерат – столица Урюды. Бывшая столица. С тех пор как Тейзург выкупил Урюду у прежнего владетеля и переименовал ее в Ляранское княжество, городишко совсем захирел. Дома невзрачные, как одежонка бедняка, дворец с мозаичными оберегами на облезлых стенах и башней из красного кирпича выглядит под стать всему остальному. Прожаренную солнцем башню облюбовали птицы, шаткий столик для чаепитий и сиденья трех стульев покрыты коростой помета, а в забытом чайнике любопытная Венша в прошлый раз обнаружила горсть песка, несколько веточек и крапчатое яйцо, из которого так никто и не вылупился.

Бывший правитель уехал в Мадру проматывать деньги, вырученные за княжество, и теперь каджератский дворец принадлежал Тейзургу, хотя на кой он ему сдался. Зато для театра в самый раз: можно и репетировать, и реквизит хранить, места вдоволь – не то, что заброшенные сараи на окраине Нухавата.

Таченак была рада-радешенька, что ей разрешили тут поселиться, и на условия договора согласилась: горожан не трогать, без повеления князя Ляраны людей не убивать, если только те сами не нападут – оборонятся можно. Все ее подданные поклялись соблюдать зарок, никто не артачился. После того как древнее заклятье Лормы потеряло силу, у амуши пропала страсть к человечине.

Венша и Тунанк Выри шагали по улочке меж двух глинобитных заборов, над которыми торчали верхушки олосохарской смоквы. Обе в усхайбах – долгополых женских балахонах с капюшонами и вуалями из конского волоса. Для людей не самая удобная одежда, но если ты из народца и хочешь прогуляться по городу, не привлекая к себе внимания, ничего лучше не сыщешь. Венша, как и всякая амуши, могла укрыться под мороком невидимости, однако мага, или ведьму, или амулетчика с «Правдивым оком» этой уловкой не заморочишь. Вдобавок для мучахи это колдовство недоступно – иначе трусливое хвостатое племя вовсе бы никому на глаза не показывалось. Вот они и вырядились, как местные тетки. У Венши усхайба голубая, у Тунанк Выри светло-коричневая.

Дворец был куда меньше ляранского, даже башня ему величия не добавляла. Стоял он посреди небольшой площади, со всех сторон окруженной опустелыми казенными постройками. А на башне, на ветхих перильцах беседки, восседал Мурто в шляпе с черным страусовым пером, скрытый от людских глаз мороком невидимости. Венша помахала ему: это я, встречайте гостей! Мурто изобразил замысловатую фигуру шляпой и пронзительно свистнул.

– Сюда, – она потянула спутницу вбок от парадной двустворчатой двери, сверху донизу покрытой выщербленными пластинами с рельефным орнаментом. – По-нашему зайдем. Тут изнутри засов, который не сдвинешь – его перекосило еще до того, как эту страну продали.

– Как же они тогда ходили? – удивилась мучаха.

– Через черный ход с другой стороны. И еще к балкончику лестницу приспособили. Нам-то что, мы и без людских дверей обойдемся!

Потайная дверца, доступная лишь таким, как они, пряталась под тем самым балкончиком с лестницей для господ. А здешняя изнанка пахла пряностями и интригами, из стен торчали богато изукрашенные клинки – гляди в оба, чтобы не напороться, под ногами звякали золотые монеты. Потолки сплошь заросли цветастыми подушками – «словно грибы», заметила Тунанк Выри. Кое-где из этого подушечного великолепия свешивались, точно виноградные грозди, драгоценные ожерелья. Владетели Урюды знавали и лучшие времена, но это было так давно, что никто не помнит.

Сбросив усхайбы, гостьи вынырнули в обычный коридор, темноватый и запущенный. Здесь их встретила Таченак – высокая, царственная, в кисейном балахоне, расшитом олосохарским жемчугом и лакированными жуками.

– Славно, что наведались, – она растянула рот в улыбке – шикарным зубастым полумесяцем до ушей. – А у нас теперь есть драматург!

– Человек?

– Само собой.

– Где взяли? – сощурилась Венша. – Если у нас в Ляране, придется вернуть.

– Нет-нет, не из ваших. Я посылала Фрурто, Мурто и Луншу в Мадру, и они вернулись с такой добычей – прямо всех расцеловала! Он из северных жителей, приехал с труппой в Сакханду, а там его выгнали, потому что разругался с остальными из-за своей пьесы. Брел впотьмах по улице и костерил тех, которые новых веяний в театральном искусстве не разумеют. А навстречу мои охотнички. Аж рты разинули от этакого счастья – улов сам в руки плывет! Обступили его, давай расспрашивать, позвали в наш театр, он и пошел.

– И не испугался?

– Они закутанные были, а он перед этим хватанул с горя китонских грибочков. Вот уж всем повезло, так повезло! Кабы не пересеклись их дорожки, он, небось, не дожил бы до утра или угодил бы к работорговцам. Фрурто, Мурто и Лунша его зачаровали, только здесь привели в чувство. Потолковала я с ним, и когда Гербекет понял, что жрать его никто не собирается, и мы все тут за искусство, сам захотел с нами остаться.

– Руфагрийское имя, – заметила всезнайка-мучаха.

– Мы его Герби зовем. Для него главное, чтобы его пьесу поставили, сейчас вовсю репетируем, а он еще одну сочинять затеял, специально для нас. Идем, покажу, – Таченак поманила их за собой к солнечному проему.

Внутренний дворик окружала галерейка