Зеркало и свет - Хилари Мантел

Уайетт спрашивает:

– Кого еще вы хотите завезти обратно? Волков?

Нам не нужно больше хищников. Не нужны дикие кабаны, хотя охотиться на них увлекательно. Однако нам надо удерживать реки в руслах, надо сажать деревья, если мы намерены рубить их с теперешней скоростью: на купеческие дома, на дворцы знати, на корабли, что дадут отпор папе, императору и всему миру, объединившемуся против нас.

Долгие сумерки. Уайетт говорит:

– В Испании я кое-что узнал. У них есть яд такой сильный, что одна капля делает наконечник стрелы смертельным. Возможно, я сумею добыть его для наших целей.

– Я предпочел бы честное убийство, – говорит он. Ему видится Поль, зарубленный на большой дороге, спутники удирают, как поросята от мясника. – Я думаю рассечь кардинальскую шапку пополам. Раскроить ему башку, как Бекету.

За окном встает английская луна, желтая, словно ломоть банберийского сыра. Уайетт говорит:

– Я должен поехать в Аллингтон и заняться моими делами. У меня нет вашего умения выбирать себе помощников. Моему сыну пятнадцать, и, случись худшее, что я ему оставлю?

– На бумаге вы богаты.

– А, на бумаге… Думаю, не через змея зло вошло в мир, а через бумагу и чернила. На меня так клевещут, шифром и без шифра, что я жду, на этот раз Томас Кромвель выставит меня за дверь. А вы не выставляете.

Он молчит. Уайетт произносит резко:

– Я хочу увидеться с Бесс Даррелл.

– Если Куртенэ у себя в Хорсли, вы можете оказаться там по королевским делам. Она умна и придумает, как вам увидеться днем или ночью.

Уайетт ни разу не упомянул фантомное дитя, спасшее ему жизнь. Но оно ощущается легкой дымкой за плечом Уайетта, там, где прячется ангел-хранитель.

Он встает:

– До вашего отплытия мы больше не увидимся. Желаю вам быстрого плавания. Поминаю вас в своих молитвах.

Они вместе выходят в теплый туманный вечер. У ворот с привратниками сидит Антони. Вид у шута невеселый: грудь впалая, голова опущена, тощие ноги торчат вперед.

– Антони, я думал, ты в Степни. – Потом Уайетту, без всякой надобности: – Это мой дурак.

На Антони профессиональный полосатый наряд с заплатками. Уайетт скользит по нему взглядом. Шут приветственно вскидывает руку, звенят серебряные бубенчики.

Уайетт пускается в обратный путь вскоре после праздника Тела Христова. Двадцать первого июня он пишет из Хита: ветра такие, что ни одни корабль не может покинуть порт. Дуло весь день, и явно будет дуть всю ночь, но назавтра, говорят моряки, ветер уляжется. Надеюсь, рано утром отплывем.

Он, лорд Кромвель, вспоминает их расставание. Глаза Уайетта молили, скажите, что мне не надо возвращаться в Испанию, что вы убедите короля, я сделал все, что мог. Однако Генрих ответил бы: «Это мне судить». Король знает способности Уайетта, умение читать знаки, угадывать противоположное сказанному. Его слово такое, каким и должно быть слово дипломата: прозрачное, как стекло, и зыбкое, как вода.

Уайетт мнит себя искушенным в людских делах, но не понимает, что такое дружба в нынешнем значении слова. Дружба клянется в своей нерушимости, но при смене погоды люди меняют платье. Не каждый продается за деньги; кто-то предаст тебя за ласковое слово большого человека, другие отвернутся от тебя потому, что ты захромал, или оступился, или разок замялся. Он говорит Рейфу и Зовите-меня: обдумывайте каждый шаг, но обдумывайте его быстро.

Император и Франциск в отсутствие английского посла заключили то, что зовут Десятилетним перемирием. Он, Кромвель, добывает копию документа только в июле, и тогда они с другими советниками видят: Англию не ставят ни во что. Уайетт пишет: «Нашего короля оставили позади тележного зада». Он хохочет, воображая Генриха снопом, который забыли на поле.

Мы делаем вид, будто не поверили в перемирие. Зовем его «Десятиминутным перемирием», не десятилетним. Генрих говорит:

– С чего Карл взял, будто Франциск не обманет его, как обманул меня? Он нарушил все древние договоры между нашими королевствами. Французский и английский короли всегда выдавали друг другу мятежников. Почему он не выдает нам Поля?

Он, лорд Кромвель, вздыхает:

– Гардинер плохо защищает наши интересы в этом вопросе. Пора его отозвать.

– Когда вернется, отправьте его в епархию, – говорит король. – Мы не хотим его видеть рядом со своей особой.

Все мои послы меня подвели, сетует Генрих. Знают же, что перемирие угрожает нашим интересам, но не сумели его предотвратить.

– Фрэнсис Брайан обещался убрать Поля. Но он нас разочаровал. И вы тоже, Кромвель.

Если перемирие сохранится, мы в опасности. Карл всегда видел себя завоевателем Константинополя. Однако куда проще завоевать Англию, а с поддержкой Франции это будет быстро и дешево. Только вспомнить, сколько друзей лишь и ждут высадки императора: древние роды, Плантагенеты с их армиями вооруженных вассалов, Поли, Куртенэ.

Император обвел вокруг пальца Уайетта. Император и Франция обвели вокруг пальца Англию. Генрих в ярости. Утешить его может лишь богословие.

Приезжает делегация от немецких князей в надежде на дружбу и компромисс, который объединит наши церкви против дьявола и папы. Среди королевских переговорщиков Роберт Барнс. Барнс знает немцев; они частенько угощаются вместе. Однако среди переговорщиков и Катберт Тунстолл, епископ Даремский; его вытащили из северной епархии, дабы усилить тех, кто говорит: «Помедленнее, помедленнее, иногда лучше ничего не менять».

Тунстолл – ушлый малый. Больно видеть, как король к нему благоволит, советуется с ним, переезжая из поместья в поместье; немцы немцами, но охота важнее. Беттс говорит, мы позволим королю ездить верхом, пока может. Однако Беттс отправляет врача в каждый дом, где король намерен остановиться.

Лютеране говорят Генриху, ваше величество знает, что мы объединились в лигу. Это не для того, чтобы на кого-нибудь напасть, только для защиты от императора. Если вы в нее вступите, то станете нашим главой, мы объявим вас протектором конфедерации.

Все лето идут переговоры, Рейф Сэдлер ведет протоколы и показывает их королю. Он сам, Томас Кромвель, держится в стороне от неуспешной затеи. Король никогда не согласится, что священникам можно жениться или что миряне должны причащаться и хлебом, и вином. Мы не можем прийти к согласию о природе Христова Тела, что факт, а что аллегория, что человеческое, а что божественное. Можно ли запечь Бога в хлеб? Почему мы не слышим хруста Его костей, когда едим облатку? По-прежнему ли он Бог, когда переваривается в наших кишках? А если его съест собака, будет ли он по-прежнему Богом?

Тело Христово – чудо. Таинство. Освященная облатка содержит твоего Бога, живого, вино – его кровь. Не надейся понять, но ты должен в это верить. А если не веришь, молчи, иначе заплатишь жизнью.

Немцы недовольны, жалуются, что в доме бегают крысы, а спальня рядом с кухней, так что одежда пропахла дымом и паленым жиром. Он мог бы поселить их у себя, но не станет этого делать, потому что с братом Мартином далеко не уедешь. Он посылает молодых людей учиться в Цюрих, к тамошним ученым богословам. Хью Латимер говорит, английский Бог совершает все, а Томас Кромвель – Его орудие. Однако он думает о главном – об английской Библии. Через нее Бог говорит с тобой, как говорили отец, мать и нянька, а если не умеешь читать, тебе ее прочтут на том же родном и близком языке.