Зеркало и свет - Хилари Мантел

Король дал разрешение; осталось только напечатать и распространить. Библия должна быть в каждом приходе, там, где всякий сможет ее прочесть. Нужны не десятки, нужны тысячи экземпляров. Его друг Майлс Ковердейл взялся вносить поправки, думая печатать Библию в Париже. Французские печатники самые быстрые. Однако инквизиция действует и там.

В прежние времена он напечатал бы тираж в Антверпене, но это земли Карла, а у Карла приступ кровожадности. Сидишь с его послами, Мендосой и Шапюи, за вкусным ужином, за музыкой и разговорами о книгах. Однако не забывай: в Империи закапывают женщин живьем.

Когда в сентябре уезжают немецкие богословы, король на прощанье всячески восхваляет их ученость и благочестие. Ждем вас снова, говорит Генрих, двери открыты. В этом месяце он, королевский викарий, вводит новый церковный устав. Запрещает паломничества. Запрещает звон «Ангел Господень», под который люди преклоняли колени в полях. Запрещает жечь свечи перед статуями и живописными изображениями. Сами изображения остаются, кроме идолов, которым крестьяне подносят ячменные лепешки и эль, и размалеванных красногубых Богородиц, которые носят серебряные туфельки, когда простые женщины ходят босиком.

Той же осенью он вводит счет людей. В каждом приходе должны появиться книги для записи крещений, свадеб и похорон. Отныне его соотечественники будут знать, кто они и где родились, кто их двоюродные братья и как звались их деды. У дядюшки Норфолка и других пэров есть геральдисты, которые расскажут им родословную. У Полей, Куртенэ и Веров есть гербы и девизы. Их предки похоронены под собственными изваяниями, и даже до того, как дворяне научились читать, прикормленные священники записывали историю их жизни. Однако мясник и пахарь, пастух и подмастерье башмачника знают о предках не больше, чем если бы выросли в лесу, как поганки.

Друзья спрашивают, есть ли новости из Антверпена, от вашей дочери?

Он меняет разговор, не хочет говорить о Женнеке. Думает, я, может, и не ахти какой отец, но Женнеке знает, как меня найти. И если она мне напишет, письмо до меня доберется – люди Воэна отправят его кратчайшей дорогой. Однако имя Кромвеля ей не защита, скорее наоборот, а ее вера – если она верит, что близок конец света, – опасна и для него, и для всей его родни.

В разгар лета он сопровождает короля в поездке по Кенту. В Дувре они встречаются с лордом Лайлом – тот приехал выпрашивать у Генриха аббатства.

– Поговорите с Ричем, – устало говорит король.

– С Ричем?! – восклицает лорд Лайл. – В жизни не встречал человека с такими бездонными карманами! Он хочет шиллинг за то, чтобы сказать тебе «доброе утро»!

– Он юрист, – отвечает король, – а как им иначе заработать свои шиллинги?

Король накоротке с Лайлом, которого помнит добрым дядюшкой времен своей юности. Однако годы выбелили плантагенетовскую рыжину Лайла, и сам он потускнел от времени.

– Ну, Кромвель, – Лайл охлопывает себя, будто ищет для него шиллинг, – я получаю ваши письма каждый день, а видимся мы нечасто, да?

– Увы, – отвечает он. – Надеюсь, здоровье ее милости восстановилось?

Лайл выдавливает скорбную улыбку:

– Живот наконец втянулся. Бедняжка, она так убивалась.

– Я хочу купить ее земли в Пейнсуике, – говорит он. – Предложу хорошую цену.

Лайлу забавно это слышать.

– Вы решили прихватить и кусок Глостершира, да? Сассекса вам мало. Ваше величество, неужто этих выскочек ничто не остановит?

– Надеюсь, – отвечает король. – Я на них рассчитываю.

Лайл покачивается на каблуках:

– Я не знал, что мы продаем те земли.

Король по-мальчишески хохочет:

– Вы много чего не знаете, дядюшка!

Генрих настроен миролюбиво, хоть и собирается строить форты. Говорит, я готов беседовать с кем угодно, разговоры ничего не стоят, если только это не встреча королей, и даже в таком случае, предлагает Генрих Франциску, можно устроить все скромно: почему бы нам не встретиться неподалеку от Кале? Король по-прежнему рвется смотреть французских невест. Может, Франциск привезет с собой нескольких на выбор?

Франциск сухо отвечает, что не видит смысла во встрече. Генрих говорит:

– Кромвель, Франциск нарушает договор. Он задолжал мне пенсион за четыре года. Скажите французам, если они не заплатят, я к ним вторгнусь.

Встревоженные советники бегут за ним:

– Кромвель, не говорите им ничего подобного!

На следующий день король требует к себе Шапюи. Обсуждаются многочисленные браки: если Мария выйдет за дома Луиша, мы не только дадим в придачу Элизу, но и согласимся выдать леди Маргарет Дуглас за кого-нибудь из союзников императора – может быть, в Италию. Еще король предлагает Мэри Фицрой, вдову своего покойного сына. Шапюи и Мендоса приглашены в Ричмондский дворец провести день с леди Марией. Мария вновь играет на лютне. Шапюи докладывает: «Она тепло отзывается о своем друге Кремюэле» – и шепотом, с улыбкой добавляет: «Она убеждена, что вы спасете ее от любого нежеланного жениха».

С этим визитом дела Мендосы в Англии закончены. Король дает для посла прощальный обед.

– Император оплатил ему лондонские издержки, – ворчит Шапюи. – И, без сомнения, щедро его вознаградил. А я месяцами не получаю ни пенса и вынужден влезать в долги.

Однако теперь имперские и французские послы встречаются и сравнивают наблюдения. И не только о скупости своих владык, но и об играх английского короля и его министров. Они говорят, наши государи теперь союзники, так почему же нам не объединиться?

– Нам сообщили новости о принце Эдуарде, – говорит Кастильон. – Сказали, у него четыре зуба. Кремюэль, мы напуганы.

Король говорит, скажите послам, что я начинаю переговоры с герцогом Клевским по поводу его сестры. Давайте немного расшевелим их, напугаем. Путь видят, Кромвель, что брак с Клеве сулит мне большие выгоды.

Нашему принцу скоро год, пора назначить ему воспитательницу. Покончив с этим, он садится с мастером Ризли распределять королевские доходы. Ему нужно двадцать тысяч марок на ремонт портов и укреплений. Ради бедных и больных Генрих должен взять на себя попечение о бывших монастырских больницах – это еще десять тысяч марок. И он хочет попросить пять тысяч марок на починку дорог – дать подкормиться тем, кто без работы.

– Вы от этой мысли не отказываетесь, – замечает Ризли.

Он уже предлагал это парламенту и не получил поддержки. Король настроен более благожелательно. Государю пристало заботиться о бедняках, о том, чтобы те могли жить честно. Хотя, возможно, говорит он мастеру Ризли, король Артур себя таким не утруждал. В те дни замки ремонтировались сами, а каждый нищий был переодетым Христом.

Наш человек в Брюсселе, Хаттон, скончался. Король говорит, пусть мастер Ризли поедет туда, поможет вдове уладить дела и вернуться в Англию, а сам постарается войти в доверие к императорской наместнице, королеве Венгрии. Наместница любит пригожих мужчин, а мастер Ризли и пригож, и красноречив. И Гансу пора вновь собираться в дорогу. С ним отправляется Филип Хоуби, один из королевских джентльменов, изображать влюбленного от имени своего монарха. Он должен расписать достоинства Генриха: щедрость, милосердие, миролюбивый нрав. Достаточно ли Хоуби подготовлен? Он, Кромвель, отводит его в сторонку: