Безгрешность - Джонатан Франзен

– Так, хорошо, – сказал он. – Ты приехал с угрозой. Но угроза предполагает альтернативу.

– Тут все просто, – отозвался Том. – Две простые вещи. Первое: ты никогда больше, ни при каких обстоятельствах не контактируешь с моей дочерью. Второе: ты стираешь напрочь всю электронную информацию, какую извлек из моих компьютеров. Не оставляешь у себя никаких копий и никогда никому не говоришь ни о чем, что там увидел. Если все это будет выполнено, обещаю молчать.

Андреас кивнул. Том, которого он помнил по Берлину, был мягче, в нем было больше прощающего, материнского. Его теперешняя суровость заставила Андреаса почувствовать себя дрянным мальчишкой.

– Я исполню то, что ты сказал, – пообещал он.

– Хорошо. Тогда, собственно, все.

– Если тебе больше ничего не надо, ты мог бы просто позвонить.

– Ради такого дела стоило встретиться лицом к лицу.

Он задался вопросом, что это может быть за информация, которую Том так настойчиво требует стереть. На многое из того, что он выкрал, он даже не взглянул. Убедившись, что Лейла Элу не ведет против него войну, он потерял интерес к шпионской программе, а последнее время он был слишком парализован страхом и болью, чтобы думать о грязи, какая могла найтись в домашнем компьютере Тома.

– Мне безразлично, что ты знаешь обо мне и чего не знаешь, – сказал Том, словно прочитав его мысли. – Но мне небезразлично, что знает Пип. Если ты ей сообщишь хоть что-нибудь, я тебя уничтожу.

– Ты, стало быть, не говорил ей, что она твоя дочь.

– Я не хочу, чтобы она знала. И не хочу, чтобы она знала про деньги.

– Не хочешь, чтобы твоя родная дочь знала, что в перспективе ей светит миллиард долларов?

– Тебе не понять.

– Она разумное существо. Не думаю, что деньги ее погубят.

– Я не намерен лезть в дела Анабел. И от тебя требую, чтобы ты в них не лез.

– То есть бывшая жена тебя заботит больше, чем собственная дочь. Пожалуй, я не удивлен. В Берлине ты был такой же.

– Что есть, то есть.

– И как тогда выглядят твои отношения с подругой? Извини за любопытство.

– Лейла тут совершенно ни при чем.

– Предполагаю, ты ей сказал, кто такая Пип.

– Да.

– Изрядный шок для нее, видимо.

Том повернулся к нему и улыбнулся. Лишь спустя пару секунд Андреас увидел в этой улыбке жестокость.

– Если уж ты хочешь знать, – сказал Том, – нам с Лейлой это пошло на пользу. Твой знаменитый солнечный свет. Нам это на пользу пошло.

Андреас закрыл глаза. Чтобы создать тьму, ничего больше не требовалось. Он внутренне погрузился в нее, желая, чтобы тьма была как можно более глубокой.

– Разъясни, – пробормотал он.

– Ты послал к нам Пип.

– Да.

– Лейлу ее присутствие напрягало. В конце концов мне пришлось ей все рассказать, в том числе про то, что мы с тобой сделали в Германии.

– Но ведь про это ты ей давно рассказал.

– Нет. Только после того как узнал, как ты со мной поступил.

– Ты ей рассказал.

– Не волнуйся. Если ты навсегда оставишь Пип в покое, твоя тайна так и останется тайной. Лейла – могила. Я тоже. Но, просто чтоб ты знал, ты оказал нам услугу.

– Услугу…

– Мы с ней в чем-то увязли. Ничего особенно страшного. Но толчок извне пришелся кстати.

– Оказал вам услугу…

– Не пойми меня превратно. То, как ты обошелся с Пип, непростительно. Я не благодарить тебя приехал. Но где надо отдать должное, я отдаю должное.

Тьма, куда Андреас падал, была настолько аморфной, что его закружило тошнотворным кружением. Мало того, что не смог разрушить жизнь Тома. Еще и ненароком сделал его счастливее…

Он открыл глаза и встал.

– У меня тут кое-какая срочная работа, – сказал он. – Может, перекусишь, отдохнешь часок? Давай прогуляемся, когда станет чуть попрохладней. Скажем, часа в четыре.

– Спасибо, но – нет, – ответил Том. – Все, что я хотел сказать, я сказал.

– Останься хоть на одну ночь. Твоей дочери нравилось бродить по здешним тропам.

Том посмотрел на часы. Он явно высчитывал, как скоро сможет расстаться с Андреасом и вернуться к своей женщине. За двадцать пять лет ничего не изменилось.

– На дневные рейсы ты так и так не успеешь, – сказал Андреас. – Тут много такого, на что стоит взглянуть. А в городе смотреть не на что.

– Мне понадобится машина очень рано утром.

– Конечно. Мы все организуем.

Наверху, один у себя в комнате, он открыл свою копию домашнего жесткого диска Тома. Набрал в строке поиска “Андреас”, и кое-что нашлось, но ничего интересного; то же самое с “Анабел”. Защита у Тома была паршивая – пароль для общего доступа, легко извлекаемый из файла введенных символов, был leonard1980, без заглавных, без специальных символов, – а строгая аккуратность, с какой он организовал свой рабочий стол, выдавала в нем человека, нетерпимого к собственным ошибкам: папка за папкой с полученными от кого-то PDF-документами, скучными фотографиями, деловыми письмами, которые он не утруждал себя защищать паролями. Имелась, однако, папка, вложенная в главную папку документов и озаглавленная X. В ней содержался один-единственный файл мясная_река.doc, защищенный паролем. Андреас ввел наудачу leonard1980, но ничего не вышло.

Файл был немаленький – почти полмегабайта. Он безуспешно пробовал наборы символов, очевидными способами видоизменяя leonard1980, потом сдался и обратился к файлу введенных символов, малый размер которого был и плюсом (меньше просматривать), и серьезным минусом: Том, возможно, не все свои пароли успел использовать за время работы шпионской программы. Там нашлись leonarD1980 и leonard198019801980. Ни то ни другое, однако, открыть мясная_река.doc не помогло. Он снова принялся просматривать набранные на компьютере Тома символы, теперь слегка расфокусировав взгляд, чтобы лучше видеть последовательности, и на сей раз приметил le1o9n8a0rd; дальше шли цифры, похожие на то, что вводят при банковских операциях онлайн. Этот чуть менее уязвимый пароль открыл документ.

Это оказались некие романизированные мемуары. Он запустил поиск по своему имени и нашел его ближе к концу. Все в документе говорило за то, что это мемуары, попытка автора точно и честно изложить свои воспоминания, но когда Андреас дошел до места, где Том писал о своей нежности к нему, он не поверил ни единому слову. Повествование вновь сделалось правдивым лишь в тот момент, когда чувства рассказчика обратились против него. Тут все опять встало на свои места. Подтверждалось то, что ему всегда было известно: его невозможно любить, зная его. И этому есть объективная причина. С ним что-то не так, совсем не так.