Великая война и Февральская революция, 1914–1917 гг. - Александр Иванович Спиридович

официальным тоном сказал Иванову: „Ваше высокопревосходительство, государь император повелел вам, во главе Георгиевского батальона и частей кавалерии, о движении коих одновременно сделаны распоряжения, отправиться в Петроград для подавления бунта, вспыхнувшего в частях Петроградского гарнизона“».

Иванов ответил, что «воля государя императора для него священна и что он постарается выполнить повеление государя». Тихменев вышел. Алексеев и Иванов остались наедине. Иванов, конечно, совсем не подходил к данной ему роли. Он совсем не походил на того энергичного боевого генерала, который ринулся бы на революционный Петроград и водворил в столице порядок. Алексеев, долго служивший с Ивановым, знал это лучше, чем кто-либо. И почему он провел это чисто военное назначение — является вопросом.

В 10 часов вечера, когда государь пил чай со свитой, к его величеству пришли встревоженные Фредерикс и Воейков. Государь ушел с ними в соседнюю комнату. Воейков доложил о том тревожном сообщении, которое сделал из Царского Села для доклада его величеству граф Бенкендорф, о чем сказано выше. Государь был против выезда царицы с больными детьми, но приказал передать Бенкендорфу, чтобы поезд для семьи приготовили, но до утра государыне ничего не докладывали и что сам государь ночью выедет в Царское Село.

Сообщение Бенкендорфа как бы дополняло три тревожных сообщения, полученные государем от императрицы в телеграммах того дня.

В 11 часов 12 минут императрица телеграфировала:

«Революция вчера приняла ужасающие размеры. Знаю, что присоединились и другие части. Известия хуже, чем когда бы то ни было. Аликс».

В 1 час 5 минут телеграфировала:

«Уступки необходимы. Стачки продолжаются. Много войск перешло на сторону революции. Аликс».

И наконец, в 9 часов 50 минут телеграфировала:

«Лили провела у нас день и ночь. Не было ни колясок, ни моторов. Окружной суд горит. Аликс».

Все вместе давало полную картину катастрофы, а фраза «Уступки необходимы» указывала на революционное значение происходящего.

Воейков передал Бенкендорфу повеление государя, сделал соответствующие распоряжения о снаряжении императорских поездов и доложил Алексееву о предстоящем отъезде его величества. Тут у него произошло недоразумение, о котором генерал Воейков пишет:

«Затем я прошел к генералу Алексееву предупредить о предстоящем отъезде его величества. Я его застал уже в кровати. Как только я сообщил ему о решении государя безотлагательно ехать в Царское Село, его хитрое лицо приняло еще более хитрое выражение и он, с ехидной улыбкой, слащавым голосом, спросил меня:

— А как же он поедет? Разве впереди поезда будет следовать целый батальон, чтобы очищать путь?

Хотя я никогда не считал генерала Алексеева образцом преданности государю, но был ошеломлен как сутью, так и тоном данного в такую минуту ответа. На мои слова:

— Если вы считаете опасным ехать, ваш прямой долг мне об этом заявить, — генерал Алексеев ответил:

— Нет, я ничего не знаю, это я так говорю.

Я его вторично спросил:

— После того, что я от вас только что слышал, вы должны мне ясно и определенно сказать, считаете ли вы опасным государю ехать или нет?

На что генерал Алексеев дал поразивший меня ответ:

— Отчего же. Пускай государь едет… Ничего…

После этих слов я сказал генералу Алексееву, что он должен немедленно сам, лично пойти и объяснить государю положение дел. Я думал, что если Алексеев кривит душою передо мною, то у него проснется совесть и не хватит сил слукавить перед лицом самого царя, от которого он видел так много добра.

От генерала Алексеева я прямо пошел к государю, чистосердечно передал ему весь загадочный разговор с Алексеевым и старался разубедить его величество ехать при таких обстоятельствах. Но встретил со стороны государя непоколебимое решение во что бы то ни стало вернуться в Царское Село.

При первых словах моего рассказа лицо его величества выразило удивление, а затем сделалось бесконечно грустным. Через несколько минут к государю явился генерал Алексеев и был принят в кабинете» (Воейков В. Н. С царем и без царя).

Алексеев советовал государю не уезжать, но безуспешно. После ухода Алексеева государь поручил Воейкову переговорить по проводу с Беляевым и узнать, что делается в Петрограде. Воейков пошел в аппаратную, вызвал Беляева и узнал от него, что все власти растерялись, положение катастрофическое и, если не будет вмешательства войск со стороны, революция одолеет. Что касается нападения толпы на Царское Село, то эти сведения идут от Родзянко.

Полученные сведения Воейков доложил его величеству. Сам Воейков был очень взволнован и нервничал. От своего особого отдела, от полковника Ратко он не получил в этот день никакой информации. Из разговора с Беляевым он понял причину такого молчания. Ратко получал сведения от Охранного отделения. Но последнее окончило свое существование, и его начальник исчез со служебного горизонта. За ним исчез и министр внутренних дел.

Исчезли источники информации дворцового коменданта.

Свита, служебный персонал — все волновались, приготовляясь к отъезду. Увозили вещи в поезда. Многие переехали в поезда. Государь не торопился. Оказалось, что по техническим условиям императорские поезда могут отправиться только часов через пять-шесть.

Около 10 часов государю было доложено о полученной от генерала Рузского и поданной в 21 час 15 минут телеграмме. Представляя государю известную уже агитационную телеграмму Родзянко, Рузский поддерживал его ходатайство. Он писал, между прочим:

«Дерзаю всеподданнейше доложить Вашему Величеству соображения о крайней необходимости принятия срочных мер, которые могли бы успокоить население и вселить в него доверие и бодрость духа, веру в себя и свое будущее. Эти меры, принятые теперь, накануне предстоящего оживления боевой деятельности на фронтах, вольют новые силы в армию и народ для продления дальнейшего упорства в борьбе с врагом. Позволяю себе думать, что, при существующих условиях, меры репрессии могут скорее обострить положение, чем дать необходимое длительное удовлетворение. 27 февраля, № 1147. Ген. — адъютант Рузский».

Было ясно, что этот главнокомандующий [Северным фронтом], совращенный общественниками, не только играет в политику, но и заигрывает с революцией. Беспринципный генерал, он в свое время не стеснялся просить Распутина помолиться, чтобы его назначили на его теперешний пост. Государь знал, как молился тогда за Рузского Распутин…

В 10 часов с половиной генерала Алексеева вызвал к проводу из Петрограда великий князь Михаил Александрович, и произошел следующий разговор:

«У аппарата великий князь Михаил Александрович. Прошу вас доложить от моего имени государю императору нижеследующее:

Для немедленного успокоения принявшего крупные размеры движения, по моему глубокому убеждению, необходимо увольнение всего состава Совета министров, что подтвердил мне и князь Голицын. В случае увольнения кабинета необходимо одновременно назначить заместителей. При теперешних условиях полагаю единственно верным остановить выбор на лице, облеченном доверием Вашего Императорского Величества