Железная стена. Израиль и арабский мир - Avi Shlaim

что предупреждение было сделано не от имени Вашингтона, а косвенно от имени Израиля; во-вторых, потому, что оно подтвердило, что Израиль способен реализовать неконвенциональный вариант; и, в-третьих, потому, что предупреждение воздержаться от эскалации было адресовано только Ираку, а не Израилю. Это заявление должно было углубить понимание в Багдаде того, что Израиль имеет ядерное оружие, готовое к применению, и, вполне возможно, сыграло свою роль в решении Саддама Хусейна не поднимать конфликт выше порога обычных вооружений.

Тем не менее, с мобильных пусковых установок на западе Ирака продолжались ракетные обстрелы гражданского населения Израиля - его "мягкого подбрюшья", а недавно прибывшие ракетные батареи Patriot с американскими экипажами имели лишь частичный успех в их перехвате. Как следствие, усилилось давление на ЦАХАЛ, требующее введения его в действие. 11 февраля Моше Аренс в сопровождении Эхуда Барака совершил тайный визит в Вашингтон, чтобы убедить американцев усилить воздушное наступление на те цели в Ираке, которые больше всего беспокоили Израиль, и узнать, дадут ли они зеленый свет на израильское вмешательство в боевые действия. Наиболее важной была встреча с президентом Бушем. Буш утверждал, что количество ракетных пусков значительно сократилось, и сомневался, что Израиль сможет добиться большего, чем американцы и их союзники. Он также сослался на результаты опросов общественного мнения в Израиле, которые свидетельствуют об очень широкой поддержке официальной политики сдержанности. Аренсу напомнили, что Израиль может добраться до Ирака, только пройдя через воздушное пространство одной из арабских стран, и что такие действия могут нанести ущерб коалиции. Буш и его коллеги были готовы удовлетворить некоторые просьбы Аренса о предоставлении оружия и финансовой помощи, но они не проявили никакого сочувствия к желанию Израиля вмешаться и сохранили свое право вето на координацию оперативных действий.

На последующих заседаниях кабинета министров политика сдержанности подтверждалась. Официально Израиль "откладывал" военный ответ и держал свои возможности открытыми, оставляя за собой право на ответ в удобное для себя время и в удобном для себя порядке. Однако на практике Израиль стал напоминать человека, которого провоцируют, но хотят удержать от драки. Согласно версии, обнародованной Вашингтоном после окончания войны, после каждой атаки "Скада" Аренс просил Чейни предоставить электронные коды идентификации, позволяющие отличить друга от врага, а позднее - проложить воздушный коридор через Саудовскую Аравию, чтобы израильские военные самолеты могли нанести ответный удар, не пролетая над Иорданией, но безрезультатно. Шамир все взвешивал, сидел тихо, и ничего не происходило.

По своему темпераменту и политическим взглядам Шамир был склонен к бездействию и иммобилизму, к сопротивлению внешнему давлению, к защите статус-кво. Поэтому во время войны в Персидском заливе он был в своей стихии. Он с большим апломбом и серьезностью руководил бездействием легендарных вооруженных сил своей страны. Как лидер воюющей страны, он не заслужил похвалы. От всех предыдущих войн Израиля эту войну отличала неспособность вооруженных сил защитить гражданский тыл. Именно это обстоятельство, а также другие факторы превратили шесть недель начала 1991 года в тяжелейшее психологическое испытание для мирного населения. С одной стороны, существовала умопомрачительная дихотомия между доказанной военной мощью, а с другой - ощущение полного бессилия.

Соотечественники Шамира привыкли к героическим подвигам своих вооруженных сил, таким как рейд в аэропорт Энтеббе в Уганде для спасения заложников, бомбардировка иракского ядерного реактора. Они были достаточно умны, чтобы понять, что этот кризис - другой, и 80% из них поддержали официальную политику сдержанности. Но им нужен был лидер, который бы вел их, вдохновлял и объединял. Все, что они получили от Шамира, - это суровое и каменное молчание. Не было никаких церковных речей для поддержания боевого духа. "Может быть, мы не заслуживаем такого человека, как Черчилль, - писал один из раздосадованных журналистов, - но сделайте одолжение, премьер-министр, скажите что-нибудь". Единственным ответом на эту просьбу было длительное и тревожное молчание.

Хотя общественность не знала, о чем думает миниатюрный человек, занимающий высший пост в стране, к середине февраля, когда союзники готовились после воздушного наступления начать наземную войну, возможность изменения политики повисла в воздухе. Аренс был убежден, что Израиль должен нанести ответный удар, и надеялся, что наземная война предоставит ЦАХАЛу "окно возможностей". Он рассуждал так: на этом заключительном этапе войны активное сопротивление полетам над воздушным пространством Иордании маловероятно, политический ущерб для коалиции будет минимальным, а если американцам просто сообщат о готовящемся израильском вмешательстве, им придется убраться с дороги. Генеральный штаб ЦАХАЛа подготовил оперативный план и был готов выполнить его по команде. Начальник штаба был убежден, что выгоды от военного вмешательства перевесят издержки, и, по его собственному признанию, ему не терпелось начать действовать. Он обсуждал с Аренсом конкретные сценарии вмешательства, но они так и не были реализованы. В последние две недели войны иракцы выпустили всего шесть ракет "Скад" в попытке поразить ядерный реактор в Димоне, но все они безвредно упали в пески Негева. Тем временем сухопутные войска союзников достигли Басры на юге Ирака. Операция "Буря в пустыне" достигла двух заявленных целей: иракские войска были вытеснены из Кувейта, а правительство Кувейта восстановлено. 28 февраля президент Буш отдал приказ о прекращении огня, и Израиль потерял возможность нанести ответный удар.

Если война в Персидском заливе была полна противоречий и парадоксов с точки зрения Израиля, то ее итоги оказались не менее парадоксальными. Первый и самый очевидный парадокс заключался в том, что Израиль не участвовал в военной стороне этой войны, разве что в качестве мишени. Израиль был одновременно самым активным сторонником тотального наступления на Ирак и самым пассивным участником этого наступления. Его доктрина безопасности была построена на том, чтобы как можно быстрее и разрушительнее перенести войну на территорию противника, но во время войны в Персидском заливе все, что пыталась сделать его армия, причем с заметным неуспехом, - это защитить от нападения свой собственный двор. Другой парадокс заключался в том, что, хотя Израиль и Ирак были заклятыми врагами, Израиль был исключен из коалиции тридцати стран, собранной США против этого врага, из опасения дезертирства арабских членов. Третий, связанный с этим парадокс заключался в том, что Израиль мог внести наибольший вклад в союзническую кампанию по разгрому этого врага, оставаясь в стороне и не привлекая к себе внимания.

В начале кризиса в Персидском заливе Израиль добился впечатляющих успехов, но конечный результат не оправдал его ожиданий. Конечно, кошмарный сценарий не реализовался: по каким-то причинам Саддам Хусейн не ушел из Кувейта мирным путем, и его пришлось вытеснять силой. Но с точки зрения Израиля операция "Буря в пустыне" закончилась слишком рано.