Ларец - Елена Чудинова

Пришлось сгружать еще часть поклажи, однако ж решение Нелли было разумным. Ну как повстречается кто из соседей? Время самое разъезжее, час полудня.

— Чур я первая! — Нелли прыгнула на ступеньку. — Парашка, поможешь?

— Да уж не от нее ж помоги ждать, — Параша кивнула на Катю, ожидавшую своего череда на обочине, грызя стебель ромашки. — Вовсе от женской-то работы отбилась, каково будет перевыкать?

Однако ж от обращения с господским женским платьем отвыкла и Параша. Только вывалив все содержимое сундучка на сиденье, они разложили необходимое по порядку: сорочку, лифик, чулки, панталоны, юбки, легкую кисею — все, купленное в последнем по пути городе.

— Поковыляй теперь, как я ковыляла о прошлое лето, — злорадно бормотала Параша, затягивая ленты туфельки.

Параше решено было наряда на крестьянский не менять, чем таковым разжиться в дороге, проще сказать, что пожаловала-де княгиня. Из тех же мыслей мещанское платье должна была купить и Катя.

Покуда Параша возилась со всеми шнуровками, Нелли распустила косу. Волоса уж не кучерявились, как на Алтае, однако сделались из вовсе прямых волнисты, а под затылком ладонь все ж нащупывала единственную пружинящую прядь.

— Уф, готово дело!

Нелли вылезла на яркое солнце, бившее сквозь корявые ветви могучего дерева. Одно было легче: платье девичье, при всех его неудобствах, все ж не сравнить было с бальным нарядом взрослой дамы.

Возница ошарашенно таращился с козел. А и правда никто не поверит, подумала Нелли.

— Катька, теперь ты!

— Ну я так я.

— А сарафан твой где?

— Вот, — коротко ответила Катя, вытаскивая какой-то узел.

Только букеты составлять в эдаком-то виде, подумала Нелли, осторожно ступая по траве. Что ж, пройдет сколько-то времени, и сие занятие уж не покажется ей таким несуразным. Наряд вить тоже делает человека, понуждая его вести себя так, а не иначе.

— Скоро ты там?

— Да сейчас! — сердито ответила Параше Катя, но выйти медлила.

Нелли же торопиться не хотелось. Нетерпенье, мучившее ее три дни перед тем, ушло без следа. В душе затеплилось что-то, похожее на страх. Нелли не сумела бы сказать, что ее страшило — перемена ли жизни, опасения ли, благополучно дома или нет — как-никак целый год не имела она о родных никаких вестей. Просто ей хотелось, чтоб Катька возилась подольше.

Дверца стукнула. Катя вышла из кареты.

Нелли и Параша охнули одновременно.

— Медлила я с этим при батюшке да при Филиппе Антоныче, — сказала она ровным голосом. — Не их то дело, только до нас касается.

Юбка, затканная пестрыми цветами, волочилась за девочкой по земле. Черные кудри, схваченные повязкою желтого шелка, свободно падали на окутавшую плечи красную шаль. Из-под шали выглядывала расшитая стеклянными блестками жакетка черного бархата.

— Катька, да ты чего… — наконец выдохнула Нелли. — Дома ж все рехнутся от такого-то наряду!

— Не рехнутся, — ответила Катя, оправляя зеленый кушак.

— Да это ж все равно, чтоб я в Орестовом платьи воротилась!

— Может, и так, да только в Сабурове никто меня такой не увидит, — возразила Катя все так же ровно. — Не ворочусь я в Сабурово.

— А куда ж ты денешься?

— Помнишь цыгана, что Роха подарил? То вить отец мой был, барон цыганский.

— Отец?! Что ж ты ничего не рассказала нам? Разве такое честно?

— А для чего было рассказывать, покуда с Венедиктовым дело не слажено? — губы Кати дрогнули, но она глядела на подруг, не опуская глаз. — Даже не в том дело, что отец. Никогда душа моя не лежала к оседлой жизни, да терпела я, покуда кочевой не спознала. Вроде как зверь, что в клетке вырос. А теперь уж обратно в клетку не могу, в воду кинусь, руки на себя наложу. Надо мне к своим. В таборе я потом замуж выйду, нового барона цыганского рожу, отец сказывал, нашей крови мало цыганов осталось. Да и у старух мне по-настоящему колдовству учиться надобно, я всурьез еще неумеха.

— А что ж я дома скажу? — брякнула Нелли, понимая, что уж это и вовсе глупость.

— Да скажешь чего-нибудь, врать тебя не учить, — усмехнулась Катя.

— Мы всегда втроем были, с малолетства, — еле слышно сказала Параша. — Что ж ты теперь, нарушишь складень?

— Не нарушу, — Катя вскинула голову. — Как знать, чему еще в жизни случитрся. Надобно будет, первой встречной цыганке скажите, что нужна, и будь я проклята, если не откликнусь.

— Неужто тебе на Сабурово даже глянуть неохота? — схитрила Параша. — Пожила б немножко, все дом родной. Потом бы и шла к своим цыганам, через месяц либо два.

— Не дури меня, — Катя начинала сердиться: дыханье ее сделалось отрывистым, щеки залил румянец. — Охота мне в Сабурове побывать, куда как охота. Охота и проверить один пустяк, а то все в толк не возьму… Ну да незачем. Уходить так уходить, нечего и сердце рвать.

— Ладно, ступай, коли так. — Нелли огляделась по сторонам: вот здесь, стало быть, распадется их, как бишь отец Модест говорил, тернер: разлапистый дуб с могучим шатром, лесной молодняк, утопающий в лиловой дымке иван-чая по обеи стороны белой пыльной дороги.

— Не будет никакого складня, коли одна из нас своего пути не пройдет! — горячо воскликнула Катя. — Развалится все, карточным домиком развалится! Мы еще недоростки, а так Бог весть. Вся жизнь впереди. Не держите обиды на меня, подружки, и так тошнехонько на душе!

— Ступай с Богом, — Нелли, забывши о девичьем своем наряде, по-мальчишески протянула Кате руку, сильно сжала.

— Ступай, да помни, как обещалась, — Параша потянулась за Нелли и накрыла своей ладонью руки подруг.

Девочки молча глядели друг на дружку. Соединенные руки их были тверды и теплы. Наконец живое сплетенье расцепилось.

— Первой встречной цыганке! Хоть через двадцать годов! — Прикрепив к седлу небольшой мешок, Катя ловко вскочила на коня. Длинный подол нимало ей не помешал.

Нелли отвернулась. Не из того, чтобы скрыть слезы. Но довольно с нее наблюдать, как взметается облако пыли вслед друзьям, довольно слушать, как затихают вдалеке копыта. Эдак может показаться, что все, кого она любит, всю жизнь будут ее покидать. А это неправда, вовсе неправда! Она поплотнее затворила дверцу кареты, падая на сиденье. Ничего отсюда не слышно, ну и прекрасно.

Вскоре дверца открылась вновь: Параша заглядывала внутрь.

— Ускакала? — спросила Нелли сердито.

— Да.

— Ну так и садись, скажи только этому, чтоб трогал.

Вскоре карета, без единой теперь лошади в авангарде, катила дальше.

Душа словно пробуждалась ото сна, покуда глаза узнавали места, казалось вовсе выброшенные памятью, незначимые. Вот этот взгорок посередь скошенного луга, с единственной кривою березкой. Он всегда представлялся маленькой Нелли островком среди волн скошенного сена, она играла на нем в морские плаванья. Березка была мачтою, а парусом служил обыкновенно кушак. И как такое могло быть, что взгорок этот за год не вспомнился ей ни разу?