Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965 - Дмитрий Медведев

Со временем, помимо консультаций с монархом, у парламентариев появится дополнительная функция — разбор жалоб и общее регулирование законодательства, также расширится и их представительская платформа. Все большей популярностью начнет пользоваться идея, что «если королю недостаточно „обсудить дела“ с собственным Советом, то и бароны, представляющие фактически самих себя, не могут претендовать на исключительное право считаться Советом королевства», — поясняет Черчилль. На сцене появились новые участники: мелкопоместное дворянство и горожане, которые постепенно оттеснят баронов, изрядно ослабших в гражданских смутах XV века. Парламент станет «пусть и не идеальным, но представителем интересов всей нации». Знакомя читателей с этими изменениями, Черчилль указывает, что «вместо своевольного деспотизма короля» была предложена «не губительная анархия феодального сепаратизма, а система сдержек и противовесов, которая позволяла согласовывать действия с монархией и препятствовала извращению сути королевской власти тираном или глупцом».

Анализируя систему государственного управления, Черчилль одновременно излагал и собственные взгляды. «Я презираю тиранию в любом обличье и в любом месте, где бы и как бы она ни появилась», — заметит он Морису Эшли в апреле 1939 года, добавив, что «все это, разумеется, применимо к нынешней ситуации». В 1939 году тирания приняла «обличье» Гитлера, а «местом», где она начала господствовать, стала Германия. Ни до, ни после Второй мировой Черчилль не питал враждебности к немцам. Но тот факт, что родина Гёте, Вагнера и Планка дала жизнь противному человеческой природе политическому учению, представлявшему угрозу для всего мира, оказало существенное влияние на его произведение.

В первом сохранившемся тексте «Истории», датированном 9 сентября 1938 года (накануне подписания Мюнхенского соглашения), есть фрагмент, в котором описывается, что обнаружил бы житель Римской Британии III века, «проснись он в наше время». Кому как ни Черчиллю было знать, сколь многое изменилось за прошедшие семнадцать веков — особенно «скорость передвижения и объем печатной и вещательной продукции». Не все изменения, правда, были положительны. Замечая, что путешественник во времени обнаружил бы «более толстые книги по истории, уступающие Тациту и Диону Кассию», автор проходится по деградации интеллектуальных стандартов; а напоминая, что некоторые испорченные граждане постарались бы вызвать у вымышленного героя «множество племенных и расовых предубеждений и враждебных чувств, которых он не испытывал прежде», он указывает на происходящие на континенте бесчинства. Но главная мысль, которую Черчилль хотел донести до читателей, сводится к другому. Да, многое изменилось, однако многое осталось неизменным. Совершивший скачок во времени нашел бы, что «многие законы являются прямым продолжением тех, которые ему знакомы». Он обнаружил бы ту же религию и знакомые ему «шедевры древней литературы». Он увидел бы «прочное правительство» и ощутил бы «чувство принадлежности огромной империи». Он испытал бы те же страхи: «он так же опасался бы гуннов». В дальнейшем Черчилль заменит последнее слово на «пришельцев из-за Северного моря». Но общий посыл с угрозой от «империи, расцвет которой уже миновал» и «боязнью внезапного нападения варварских сил, вооруженных равным по мощи оружием», сохранился.

Фрагмент с аллюзией на Третий рейх был не единственным, где затрагивалась злободневная тема. Немецкий след пустил и более глубокие корни. В год появления Черчилля на свет — 1874-й, английский историк Джон Ричард Грин (1837–1883) опубликовал свою самую известную книгу «Краткая история английского народа». Грин считал, что современные обитатели Туманного Альбиона произошли от немцев, а сама Германия позиционировалась им не иначе как «отчизна английской нации».

Теория Грина не лишена оснований. Взять, к примеру, составной термин «англосаксы». Обе его части происходят от названия древнегерманским племен — англы и саксы, а также находят отражение в названиях таких федеральных земель, как Нижняя Саксония, Свободное государство Саксония и Саксония-Анхальт.

Черчилль был хорошо знаком с произведением Грина. Он прочитал его еще в школе и, безусловно, находился под влиянием высказываемых в нем идей. Однако это не помешало ему выступить против постулатов викторианского историка. В сохранившихся черновиках он открыто спорит с ним, заявляя, что «ни один англичанин не должен воспринимать себя, как продукт тевтонского завоевания». Впоследствии по совету предусмотрительного Янга эта фраза, как и большинство других диспутов с Грином, была исключена. Но сама критика немецкого происхождения англичан осталась. Сохранилась и та идея, которую автор предложил взамен. По мнению Черчилля, современные англичане наследовали не древним германцам и не древним римлянам. Своим прошлым они обязаны предкам французов — нормандцам.

Если Грин обходит стороной знаменитое сражение при Гастингсе —14 октября 1066 года, то Черчилль, наоборот, уделяет ему самое пристальное внимание. Для будущего премьера битва между англосаксонским королем Гарольдом II Годвинсоном (1022–1066) и нормандским герцогом Вильгельмом (1027/1028-1087) была важна не только тем, что в ней принял участие первый из известных представителей его рода Вандриль де Лион, лорд де Курсель, — с убийством на поле боя Гарольда оборвалось саксонское правление, и началась новая эпоха в истории Туманного Альбиона.

«День битвы при Гастингсе связывает Англию и Францию и вновь делает Англию одним из участников жизни Западной Европы — в династическом, рыцарском и духовном плане», — так охарактеризовал Черчилль это событие в черновиках своей рукописи. В окончательной редакции он также отметил трудную, но неизбежную ассимиляцию двух народов, одновременно указав на отдаленность потомков нормандцев от саксов: «Первое время нормандцы не воспринимали ни манер, ни обычаев англичан. Поначалу завоеватели, презиравшие неотесанных англичан, с их точки зрения грубых и невежественных, правили силой оружия. Но вскоре, что вполне совпадало с истинной нормандской традицией, они начали жениться на местных девушках и отождествлять себя с прошлым Англии».

Если силой своего творчества Черчилль смог расставить в книге акценты и ослабить тевтонское влияние на английскую историю, то в мире людей и идей все оказалось гораздо сложнее. Вечером 31 августа политик работал в Чартвелле. Он дорабатывал текст, посвященный Питту-старшему, годы премьерства которого находил «вдохновляющими». Джорджу Янгу он признался в тот день, что испытывает «утешение во времена, подобные нашим, иметь возможность погрузиться в другие века». Спать Черчилль пошел, как обычно, поздно. А буквально через несколько часов немецкий броненосец «Шлезвиг-Гольштейн», прибывший накануне в вольный город Данциг, открыл огонь по военно-транзитному складу на полуострове Вестерплатте. Началась Вторая мировая война.

С каким балансом в части завершения своего труда подошел Черчилль к новому историческому событию, которое изменит и его жизнь, и жизни десятков миллионов других людей? В последний день лета, который также стал последним мирным днем на следующие шесть лет, Черчилль сообщил Флауэру-старшему, что основной текст написан. Его объем составил 530 тысяч слов. Осталось лишь «сделать купюры и редакцию».