На карнавале истории - Леонид Иванович Плющ

Сначала — заведомо лживый диагноз, потом «лечение», не соответствующее, преступное по отношению к тому же лживому и преступному диагнозу; «вялотекущую шизофрению» не лечат галоперидолом, инсулином и трифтазином. Что произойдет на следующем этапе? Чем завершится этот логически неизбежный процесс санкционированного и спровоцированного государством преступления?

Предугадать нетрудно! Либо не выдержит телесное здоровье Леонида Ивановича, и тогда наступит смерть физическая. Либо рухнет природа воли и духа, которую воздвиг он в отчаянной борьбе со своими палачами, и тогда наступит смерть духовная. Я с полной ответственностью утверждаю, что то и другое равно возможно, что времени осталось мало, может быть, его уже нет совсем. Человек послан в мир не для того, чтобы доказывать свое превосходство над изделиями химической промышленности…

                            (Из статьи т. С. Ходорович «Эскалация отчаяния», самиздат).

Опять еду в Москву. Вместе с Юрием Орловым идем в Медицинское управление МВД СССР, передаю заявление, в котором ходатайствую о приостановлении лечения мужа нейролептиками до рассмотрения Киевским областным судом (куда я в настоящее время обратилась) вопроса о принудительном лечении и о переводе Леонида Ивановича Плюща из Днепропетровска в другую больницу.

В этот же день мы с Юрием посетили академика Снежневского. Он не знал, кто мы (его сбила с толку фамилия и звания Орлова — доктор, профессор), и поэтому открыл двери и впустил. Вынужден был прочитать и мое заявление.

Андрей Владимирович!

12 октября 1972 г. экспертиза института им. Сербского, в которой и Вы принимали участие, диагностировала моему мужу Леониду Ивановичу Плющу «вялотекущую шизофрению».

Ни я, жена Леонида Ивановича, ни его мать и сестра, ни один человек из крута родственников, друзей, просто знакомых или бывших сослуживцев мужа — никто не поверил в правдивость, профессиональную добросовестность и научную истинность поставленного в институте им. Сербского диагноза.

В диагнозе усмотрели приговор политически неугодному инакомыслящему, вынесенный заинтересованной организацией и реализованный, осуществленный руками покладистых и послушных врачей.

… К Леониду Ивановичу применяется лечение абсурдное, а значит, преступное и с точки зрения международных психиатрических норм, и с точки зрения норм, принятых в советской психиатрии: ведь в обычных, «нормальных», т. е. не подведомственных МВД, психбольницах «вялотекущую шизофрению» нейролептиками не лечат.

Я квалифицирую это сознательное и преднамеренное уклонение от установленных норм как чудовищную пытку медицинскими препаратами. Цель этой пытки «лечением» — вызвать симптомы, совпадающие с признаками шизофренического заболевания.

И Ваши коллеги добились поставленной цели: Леонид Иванович теряет память, трудоспособность, интерес к книгам, науке, близким, т. е. всему тому, что составляло подлинный смысл и содержание его жизни не только на свободе, но даже и в нечеловеческих условиях Днепропетровской спецпсихбольницы до тех пор, пока его не подвергли длительному интенсивному «лечению». Из Медицинского отдела МВД УССР я получила уведомление об ухудшении состояния Леонида Ивановича.

Стало быть, единственный вывод, к которому я могу придти, — это вывод о том, что ухудшение наступает в результате «лечения», а единственный вывод, к которому может и должен придти любой честный врач-психиатр, — это вывод о том, что ухудшившееся состояние есть не что иное, как нейролептический синдром, который всякий раз снимается после прекращения «лечения» нейролептиками.

Леонида Ивановича «лечат», чтобы он стал больным, и он болен, потому что его «лечат».

… Я уже требую не справедливости, но хотя бы логики, есть предел, за которым несправедливость переходит в откровенный цинизм, попирающий не только право и достоинство человека (это делает несправедливость), но само существование таких понятий. Представители «самой гуманной профессии» перешли этот предел: не диагноз у них предопределяет лечение, но лечение предопределяет и определяет диагноз.

Я обращаюсь в Киевский областной суд с заявлением об отмене принудительного лечения и требую Вашего немедленного вмешательства. Вы, признанный глава советской психиатрической науки и один из авторов диагноза, обрекшего моего мужа на бессрочное заключение в тюремную психиатрическую больницу, несете полную моральную и профессиональную ответственность за все происходящее.

Я требую, чтобы до решения суда Леонида Ивановича перестали накачивать нейролептиками: очередная медицинская комиссия должна увидеть перед собой человека, а не воздействие на человека варварски, бесчеловечно применяемых медицинских препаратов.

7 апреля 1975 г.                             Т. Житникова

КО ДНЮ ЗАЩИТЫ ЛЕОНИДА ПЛЮЩА

В день защиты Леонида Плюща я считаю необходимым огласить несколько эпизодов.

1. Девятого апреля 1975 г. я вместе с женою Леонида Плюща посетил Медицинское управление МВД. Посреди длинного разговора ответственный чиновник управления, в частности, заявил: «Вы плохо относитесь прежде всего к самому Плющу. Разве лучше было бы ему пойти в лагерь?»

2. В этот же день, вечером, нам удалось посетить известного психиатра проф. А. В. Снежневского на его квартире. В ходе напряженной беседы он задал нам, между прочим, следующий поразительный вопрос: «Разее лучше было бы для Плюща получить 7 лет строгого режима?»

3. Жене Плюща Татьяне Житниковой через подставных лиц было еще раз передано, что способы принудительного лечения Плюща прямо зависят от ее поведения: если она перестанет апеллировать к мировому общественному мнению, то по прошествии 1–1,5 лет Леонид Плющ может быть переведен из спецпсихбольницы в больницу общего типа. В противном случае ему будет хуже.

Я полагаю, что факты эти не нуждаются в комментариях. Могу сказать только то, что уже высказывал профессору Снежневскому: аналогичные методы были осуждены Нюрнбергским трибуналом.

22 апреля 1975 г.                                      Проф. Ю. Орлов

Снежневский обещал нам, что попросит директора института им. Сербского Георгия Морозова немедленно направить своих экспертов в г. Днепропетровск, где находится Плющ.

Ни ответов на письма, ни комиссии экспертов так никогда и не было.

Я обратилась также к участникам митинга в защиту Леонида Плюща, который состоялся 23 апреля в Париже. Международный комитет математиков, который проводил этот митинг, уже два года вел борьбу за его освобождение здесь, на Западе.

… Со дня ареста моего мужа прошло три с половиной года. Из них год он провел в тюрьме, остальное время в спецпсихбольнице г. Днепропетровска. О тюрьме он вспоминает как об утраченном рае: там можно было разговаривать, читать, а главное, там не «лечили».

На Западе о Леониде Ивановиче вышли две книги, печатались статьи, собирались подписи. Из разных стран звонили врачи-психиатры, члены ассоциаций и обществ по защите прав человека и политзаключенных, незнакомые люди присылали письма, исполненные сочувствия и понимания.

Я не ощущала себя одинокой, оставшейся один на один с огромной и жестокой государственной машиной, способной отнять у меня детей и свободу, как она уже отняла мужа. Но главным было даже не это внимание и участие: каждый раз, узнавая о новом шаге в защиту Леонида Ивановича (книга, статья, выступление, обращение, подписи,