Романески - Ален Роб-Грийе

союзкой и расстегнутым ремешком. Но он впервые замечает, что за синие чешуйки блесток зацепилась тоненькая, изящная бело-розовая веточка коралла, словно эта вынесенная на песок океаном вещица является следом недавнего кораблекрушения.

На внутренней части туфельки, отделанной тонкой белой кожей, именуемой шевро, расплывается большое темно-красное пятно. Если речь здесь не идет о гемоглобине, использованном режиссером-постановщиком этой сцены для того, чтобы сделать более привлекательными и правдоподобными препараты, служащие имитацией крови и отличающиеся от настоящей крови гораздо большей яркостью цвета, то, вероятно, перед нами кровь, пролитая несколькими минутами позже самим этим режиссером-постановщиком. Что же касается снимка трупа, сделанного полицией без каких-либо предосторожностей относительно угла зрения и освещенности (в отличие от предыдущих фотографий), то он настолько плох и настолько нечеток и неразличим на газетной бумаге, что опознать на нем можно кого угодно: хоть Ван де Реевеса, хоть кавалериста Жанкёра.

Чтобы выказать как полнейшее спокойствие своей совести, так и незамутненность сознания, а также продемонстрировать презрение к своей ноге, причиняющей ему все более острую боль, де Коринт пренебрегает допотопным и производящим много шума лифтом (несмотря на всю его роскошь отполированной до блеска меди, коричневатого оттенка красного дерева, граненых зеркал и т. д.) и спускается в холл по широкой и величественно-пышной центральной лестнице. Опираясь при каждом шаге на трость, даже не прикасаясь к толстенным перилам из палисандрового дерева, он выдерживает испытание с честью и изяществом, что его успокаивает и ободряет. Добравшись до лестничной площадки, где соединяются два расходящихся в противоположные стороны пролета, ведущие на второй этаж, он на мгновение останавливается и застывает, все-таки не желая присаживаться на обитую бархатом банкетку.

В эту минуту до него доносится голос юного посыльного, зовущего его самого, но произносящего слова так, будто он говорит, особо ни к кому не обращаясь: „Мсье Анри просят к телефону!“ Из-за того, что было употреблено обращение „мсье“, да еще и произнесенное по-французски с ударением, торжественно и даже напыщенно, у де Коринта возникает ощущение, будто он перенесся из Америки в свое старинное родовое поместье в Бретани, где к нему именно так обращались крестьяне, словно он сам был легендарным героем восстания шуанов, Анри де Ларошжакленом (кстати, я и сам так думал в детстве, когда слышал, как сторожа охотничьих угодий графа произносили это мифическое имя „мсье Анри“ с нотками древнего, идущего от дедов поклонения, почти боготворения, но с оттенком некой почтительной фамильярности, как говорят об уважаемом и почитаемом родственнике).

Так как никто из постояльцев отеля не откликается на призыв посыльного, де Коринт спрашивает себя, уж не ему ли адресовано это сообщение. Но, позабыв на время про бразильский ономастический обычай называть всех и вся по именам, облаченный в красную ливрею грум появляется внизу, у последней ступени лестницы и повторяет свой призыв, сделав уточнение: „Мсье Анри Робена просят к телефону!“ Какой-то мужчина в белом костюме, при ходьбе явно прихрамывающий, но ступающий с достоинством, чинно, изящно и благородно, выходит в эту минуту из лифта и направляется к телефонным кабинам, чтобы войти в ту из них, дверь которой предусмотрительно распахнул для него грум. Так как мужчина был виден де Коринту на протяжении всего этого недолгого пути только со спины или почти только со спины, граф не смог рассмотреть его лицо. Однако прическа у этого господина была точно такая, как у него самого. „Надо быть предельно осторожным и действовать осмотрительно“, — думает граф Анри, спускаясь по лестнице.

К счастью, в это время по лестнице никто не идет, и, благополучно добравшись до последней ступени, граф пересекает по прямой холл, где суетятся, по обыкновению, постояльцы и посетители, пришедшие с визитами к постояльцам, правда, достаточно немногочисленные, чтобы можно было свободно пройти в любом направлении, но, однако же, слишком многочисленные для того, чтобы можно было заметить в этой толпе человека, чье присутствие вызвало бы удивление, породило недоуменные вопросы и вообще показалось бы чем-то из ряда вон выходящим; люди в холле не стоят и не сидят на одном месте, а постоянно перемещаются, некоторые вдруг останавливаются, чтобы перекинуться словечком то ли с приятелем, то ли с собратом по некой непонятной деятельности, другие на минутку присаживаются, кто на стул, кто в кресло, а кто и на широкий подлокотник кресла, обитого коричневато-рыжей кожей, из числа тех, что стоят под окнами и у дверей. Как всегда в холлах гостиниц, и здесь, в „Лютеции“, мужчины составляют абсолютное большинство.

Но де Коринт избегает смотреть как налево (на бюро администратора), так и направо (на три телефонные кабинки со стеклянными стенками, не прозрачными, а полупрозрачными, потому что они изукрашены сложными узорами из матовых линий и завитушек, где переплетаются большие буквы, с которых начинается название заведения, то есть H и L (Hôtel Lutetia), не совсем готические, а псевдоготические, так сказать, в стиле модерн), и он выходит через дверь, еле заметно улыбнувшись сдержанной отстраненной улыбкой куда-то спешащего человека мальчишке-посыльному, что заставляет вращаться эту тяжелую махину вокруг своей оси, слегка подталкивая каждую створку. Этот мальчик был очень похож на первого посыльного, того, что недавно позвал его к телефону, но, разумеется, сходство это объяснялось просто тем, что оба они были небольшого росточка и носили одинаковые кепи военного образца и одинаковую униформу, с петлицами, обшитыми шнурком.

Перед отелем, как всегда, вдоль тротуара стоят лимузины, ожидающие пассажиров. Де Коринт садится в машину, что стоит во главе этой колонны, и третий посыльный, похожий на двух первых как две капли воды, открывает и придерживает для него дверцу; де Коринт велит водителю ехать туда, куда он сам направляется: к кафе „Рудольф“. Едва машина, сделав круг по площади, выезжает на авениду Атлантика, проходящую совсем рядом с отелем, но перпендикулярно улице, где стоит отель, как де Коринт замечает в зеркале заднего вида двух мотоциклистов, видом своим, манерами и выправкой очень напоминающих военнослужащих вспомогательных формирований, тех самых, что, видимо, караулили его и держались наготове под гигантской араукарией, но только он вышел, как они устремились за ним, не таясь и нисколько не стесняясь. Стремясь любой ценой не допустить, чтобы они обнаружили, что целью его поездки является встреча с Б., де Коринт спешно велит шоферу повернуть направо, то есть ехать в направлении, противоположном тому, которое следовало бы избрать, чтобы добраться до места расположения трех кафе. Водитель повинуется, не выказывая ни малейшего признака удивления, и, полуобернувшись к пассажиру, скользит по лицу своего непостоянного, изменчивого клиента чуть насмешливым взглядом, скорчив при этом еле заметную гримасу, в