Долина забвения - Эми Тан

Ты будешь рада узнать, что твоя дочь проницательный зритель. Она заметила, что Лу Шин специализируется на радостных сценах. Показав на одну из копий «Долины забвения», она спросила, может ли он нарисовать такую же, но побольше, и добавить птиц в небе. Он сказал, что с легкостью может это сделать и что часто разнообразит картины по заказу клиентов. Наша коварная девочка заявила: «Я так и думала». Затем он спросил, действительно ли она хочет, чтобы он нарисовал ей картину, но она отказалась, сказав, что «просто хотела узнать, как вы зарабатываете на жизнь». Он понял, что она имеет в виду, и мне стало его жаль. Я вспомнила, что когда-то он сам признался мне в письме, что считает себя крайне посредственным художником без глубины духа, и он знает о себе достаточно, чтобы разочароваться в жизни. И с этого момента я больше не могла на него злиться. Я его жалела.

После того как мы вышли из галереи, Флора сказала, что Лу Шин — не настоящий художник. Все его работы — только копии чужого искусства, заявила она, и не самые хорошие копии. «При взгляде на них кажется, что истина, заключенная в этих картинах, выцветает от фальшивого счастья, — продолжила она, — вот только это совсем не счастье, и оно хуже фальшивки. Оно опасно».

@

Верный, я и Волшебная Горлянка отправились в порт, чтобы встретить Флору и мою мать. У меня кружилась голова, и я едва могла дышать. Я снова попросила Верного и Волшебную Горлянку быть осторожнее со словами. Я не хотела, чтобы они при Флоре упоминали о Вековечном, Фэруэтере или цветочных домах.

— Ты нам уже десять раз об этом сказала, — заметил Верный. — Я тоже нервничаю.

— Она узнает тебя сразу, как только увидит, — сказала Волшебная Горлянка, из-за чего я стала еще больше волноваться. — На фотографиях она очень похожа на тебя.

Сначала я увидела мать, а потом Флору. Они стояли на причале среди сотен пассажиров и рабочих-кули, разбирающих багаж. Я не могла рассмотреть ее лицо, видела только ее зеленую шляпку. Она была высокой — выше матери и окружающих людей, ростом примерно с Эдварда. Я смотрела, как она пробирается сквозь портовую сутолоку по направлению ко мне. И чем ближе она подходила, тем больше я замечала в ее лице сходство с Эдвардом, и выражение у нее было такое же серьезное. Она была так же сложена, с таким же цветом волос. Флора остановилась на некотором расстоянии от меня, показала на чемодан и кивнула кули. Я видела ее фотографии в возрасте семи, десяти, тринадцати и семнадцати лет и самую недавнюю из них, сделанную полгода назад, на которой она выглядела более взрослой. Но в своем сердце и памяти я хранила другой ее образ: хохочущего булькающего младенца и кричащей маленькой девочки, которую отрывали от меня. Я так долго жила с этими воспоминаниями, которые одинаково сильно рвали мне душу! Я представляла, какая она тяжелая, когда спит у меня на руках. И та малышка Флора была совсем не такой, как эта высокая молодая женщина в стильной одежде, с красной помадой и стрижкой каре.

Передо мной неожиданно возникла мать и порывисто меня обняла. За последние десять лет она сильно постарела. Волосы ее полностью поседели, и она стала ниже меня ростом. У нее была свежая стрижка, и она надела платье, которое шло к ее глазам. В этом виде она, должно быть, предстала перед Лу Шином, когда они встретились в галерее. Но она была все такой же бодрой, все такой же заботливой. Она помахала Флоре и показала на меня. Флора взглянула в мою сторону и кивнула. Выражение ее лица не изменилось. На нем не отразилось ни удивления, ни радости.

Волшебная Горлянка положила ладонь мне на плечо:

— Ага, видишь? У нее на лице то же самое выражение, что и у тебя, когда ты пытаешься притвориться, что не хочешь того, что ты на самом деле хочешь. Видишь, как она сжала губы? Именно так ты сейчас и выглядишь, — она потерла мой подбородок. — Он очень напряжен.

Я заставила себя улыбнуться, а потом мысли у меня смешались, когда я попыталась выбрать, как мне ей представиться: «Я рада встрече с тобой», «Я Вайолет Фан», «Я так рада снова тебя увидеть, Флора», «Я твоя мать», «Я твоя мама, Флора», «Я Вайолет Фан, твоя мама», «Ты помнишь меня, Флора?»

Но все эти отрепетированные фразы вылетели у меня из головы, и когда я подошла к ней, я просто спросила:

— Как прошла поездка? Ты, должно быть, устала. Хочешь есть?

Она сказала, что они добрались без происшествий, что она не устала и есть тоже не хочет. Я искала в ней сходство с ее детским личиком, и нашла его в глазах. Когда у меня выступили слезы, я отвернулась. Я почувствовала чью-то ладонь на плече, а потом она сказала:

— Вот, возьми, — она протянула мне носовой платок.

Я промокнула глаза и посмотрела на нее, чтобы поблагодарить, ожидая, что она тоже прослезилась. Но глаза у нее были сухими. Мне стало страшно. Она ничего ко мне не чувствовала.

Мать говорила по-китайски с кули, объясняя ему, что с вещами нужно обращаться осторожнее. Ее китайский стал еще хуже с того времени, когда она последний раз была в Шанхае. Я велела кули перенести чемоданы на другую сторону улицы, где стояла наша машина.

— Как-то странно слышать, что ты говоришь по-китайски, — заметила Флора. — Я знаю, что ты наполовину китаянка, но это незаметно, пока ты не начинаешь говорить. Но, думаю, я к этому привыкну.

— Ты тоже говорила по-китайски, когда была маленькой, — заметила я. — С твоей тетей Чэнь вы говорили только по-китайски. — Я показала на Волшебную Горлянку, которая восторженно закивала.

— Я говорила по-китайски? Забавно.

Я подвела Волшебную Горлянку к Флоре и сказала:

— Это миссис Чэнь. Она моя лучшая подруга, которая много лет заботилась обо мне. Она мне как сестра.

Волшебная Горлянка кивнула и сказала хорошо отрепетированную фразу на английском:

— Можешь звать меня тетя Хэппи-Хэппи.

Мать тихо подошла ко мне и быстро обняла:

— Я же говорила, что она похожа на тебя. Позже увидишь, что она похожа на тебя не только внешне.

Верный терпеливо ждал, пока его представят. Флора подошла к нему и пожала ему руку:

— А вы, должно быть, дядя Верный.

Он расплылся в улыбке:

— Да, да, верно. А ты моя… я забыл слово… у меня такой плохой английский… моя дочь?

Флора улыбнулась:

— Должно быть, так.

Все мы — бабушка, мать и дочь — сели на заднее сиденье автомобиля. Я знала, что мама специально усадила меня посередине, чтобы Флора оказалась со мной рядом. Сама она села слева от меня. Я не решалась смотреть на Флору, поэтому уставилась на дорогу, попросив водителя выбрать маршрут, чтобы миновать японские посты на границе Международного сеттльмента, — мне не хотелось пугать Флору. В машине повисла тишина. Внутри тяжелым клубком свернулось горе. Мне казалось, что я сейчас расплачусь. Все должно было быть совсем иначе. Казалось, что все идет неправильно. Столько лет ожидания — и я не могла выразить ни накопленную боль, ни радость от встречи. Флора меня не знала. Для нее я была незнакомкой, которая выглядела как иностранка, но говорила по-китайски. Девочка, которая когда-то прижималась ко мне, сейчас была равнодушна к сидящей рядом матери. Минерва убила в ней способность чувствовать. К горлу подступил комок. Мать уже предупредила меня, что поначалу Флора может показаться холодной. «Со временем она растает», — писала она.