Корзина спелой вишни - Фазу Гамзатовна Алиева

он их тащит. И зачем столько материала тратить на одни туфли?!

— Где это видано, чтобы мужчина носил красную рубаху и женскую сумку! — возмутилась Тухбат и вдруг, вскрикнув, бросила кирку и, перепрыгивая через грядки, помчалась навстречу этой странной паре.

И вот уже ветер донес до женщин ее воркование, в котором радость смешивалась с тревогой: «Асхабали, ты же только вчера улетел… ты же говорил, семинар будет три дня…»

И все увидели, как Тухбат отобрала чемодан у высокого парня и обняла его, при этом заслоняя своим широким платьем второго юношу, который больше всего интересовал женщин.

И тут случилось невероятное.

— Бабушка Жамилат! — закричал незнакомец голосом Рисалат, и не прошло и секунды, как повис у нее на шее.

Все видели, как пошатнулась, как побелела Жамилат, как ее посиневшие губы, дрожа, шептали что-то, наверное, заклятие против нечистой силы, в то время как Рисалат без умолку чирикала:

— Бабушка, как я соскучилась без всех вас. Как мама? Отец? А дедушка — все строгает свои ложечки? А ты почему здесь? Тебе же вредно на солнце. Ой, какая ты бледная. А я нарочно ничего не сообщила. Хотела сделать вам сюрприз. Ты рада?!

— Что случилось? Ты же должна была приехать только в июле. У вас ведь сейчас сессия, — наконец выдавила из себя Жамилат, уверенная, что ее внучка — студентка медицинского института. И вдруг страшная догадка пронзила ее: — Ты… ты провалилась на экзаменах?

Бедная Жамилат, она и подумать не могла, что правда окажется хуже самых ее грустных предположений.

— Нет, бабушка. Я уже окончила, — весело проговорила Жамилат.

— Она получила диплом с отличием, — с гордостью добавил Асхабали. — Рисалат, покажи им диплом.

— Вабабай, Рисалат! Разве ты не на врача училась? — крикнула Хасият, когда до нее дошел смысл этих слов.

— Если все будут врачами, кто же станет вам шить красивые платья. У нас в ауле три врача и ни одной настоящей портнихи, — возразила Рисалат, не без страха косясь на бабушку.

Но, к ее удивлению, Жамилат не разразилась бурным потоком слов.

Она все поняла и теперь изо всех сил старалась держать себя в руках. «Нет, она снесет и этот удар судьбы. Она не даст людям повода хихикать за ее спиной: мол, Жамилат так обрадовалась приезду внучки, что упала в обморок».

— И правильно сделала, доченька! — проговорила она с вымученной улыбкой. — Никогда не останешься без куска хлеба.

Но если Жамилат совладала с собой, проявив незаурядное мужество и хоть в какой-то мере обманув бдительность аульчан, то Тухбат не удалось скрыть своего позора: ведь это ее старший сын Асхабали, чью свадьбу она недавно расстроила, так как его невеста оказалась, по ее мнению, не слишком скромной, сегодня ее любимец прилетел вместе с этой Чичих и нес ее чемодан…

И только одна женщина от радости, можно сказать, танцевала внутри своего платья. Это была Хасият. «Так тебе и надо, Тухбат, — стучало ее сердце. — Тебе, видите ли, не понравился «сноп» на голове моей дочери. Так пусть теперь он приведет в дом такую…»

И, словно подслушав ее мысли, Асхабали нежно взял под руку Рисалат и повел ее к аулу. Так они и шли рядом, склонив головы друг к другу. При этом все видели, что в свободной руке Асхабали нес и свой портфель и ее чемодан, что было ему неудобно, так как ручки чемодана и портфеля с трудом умещались в ладони, а тяжелый, раздутый чемодан ударял по ноге, но тем не менее он не менял позы.

Первой опомнилась Тухбат. Она схватила кирку и с такой яростью стала расправляться с сорняками, словно это были не безвинные травы, а сын ее Асхабали и его нахальная спутница.

Следом за ней, весело напевая, принялась за дело и Хасият. И если иметь в виду, что у Тухбат особенно спорилась работа, когда она была не в духе, а у Хасият, наоборот, когда что-то радовало ее сердце, то можно сказать, что нынешнее событие пошло колхозу на пользу.

— Так чем же кончилась эта история? — смеясь, спросила я у Асият.

— А тем, — пробормотала Асият сонным голосом, что в ауле открылось ателье, какого и в городе не сыщешь, и Чичих занимает в нем сразу три должности — директора, закройщицы и швеи, не говоря уже о том, что она учит девушек шить.

— А в лирическом плане?

— Скоро свадьба. Тухбат пришлось смириться с тем, что ее любимый сын достанется Чичих.

…К сожалению, мне не посчастливилось полюбоваться нарядами, сшитыми Рисалат, как не удалось повидать и новое ателье, расписанное по фасаду одним модным художником. Даже на празднике, ради которого мы проделали столько трудных километров, я не побывала. Потому что, только мы вышли из дома, нас догнала запыхавшаяся почтальонша и протянула мне свеженький бланк телеграммы. Не могу преодолеть подступающего к горлу страха, с которым я всегда разворачиваю телеграмму. Меня вызывали в Москву.

И снова на колеса наматывались облака, и снова даже я, привыкшая к горным дорогам, закрывала глаза на резких поворотах, потому что шофер «учел» ситуацию и гнал машину на совесть.

Мы уже проехали большую часть пути, как вдруг возле аула Харчимо машина замедлила ход. «Кого-то хоронят», — вздохнул Шамиль. И правда, навстречу нам медленно двигалась похоронная процессия. Молодые мужчины на высоко поднятых руках несли покойницу.

Мы, конечно, вышли из машины и присоединились к этой траурной процессии. Старое кладбище было расположено у самой дороги. Видно, когда здесь легли первые надмогильные камни, дорога еще не была проложена.

Меня удивило, что все шли молча, без причитаний и плача — так принято провожать в последний путь старого человека. А ведь, судя по платью покойницы, хоронили молодую. Я слышала, как Камила спросила шепотом: «Невесту хороните?» — и как пожилая женщина ответила ей, тоже шепотом:

— Нет, это наша Патимат-ака[43]. Она просила, чтобы ее предали земле в таком наряде.

Похоронной процессии, казалось, не будет конца. «Пожалуй, здесь слишком много народу для одного аула, — подумала я. — Видно, сильно почитали эту Патимат не только в родном, но и в других, соседних аулах». И желание узнать судьбу этой женщины так овладело мною, что я, забыв о телеграмме, краснея от стыда за свое неуместное вторжение в чужую жизнь, уже вглядывалась в лица женщин, отыскивая среди них самую словоохотливую.

ПАТИМАТ-АКА

Уже два раза она вставала и выходила на крыльцо: искала в небе признаки наступающего рассвета и, не найдя их, снова ложилась в постель.

— Что, опять на тебя капает дождь с