Принц приливов - Пэт Конрой

Впоследствии мы, ее дети, не раз сообща пытались понять, были ли предпринятые матерью действия результатом ее многолетних тщательно продуманных планов, или она обладала гениальной способностью к импровизации и умело воспользовалась подвернувшейся возможностью. Мы давно подозревали, что ее таланты простираются далеко за пределы домашнего хозяйства, но из нас троих только Саванну не удивила напористость и беспринципность матери. Мать никогда не извинялась и не объясняла своих поступков. Она делала то, ради чего появилась на свет. Нашу мать не мучили ни вспышки угрызений совести, ни внезапная потребность в самоанализе.

Она была террористкой, блестяще владеющей техникой применения своих женских чар; она была королевой бескровного аутодафе. В процессе осуществления своих замыслов она, по сути, съела Генри Винго заживо. Однако за все это матери пришлось дорого заплатить.

В час своего величайшего триумфа, когда она наконец-то достигла славы, почестей и богатств, когда доказала свою ценность и значимость всем, кто прежде недооценивал ее, Генри Винго, сделав отчаянную попытку вернуть ее любовь и уважение, оказался в тюрьме. Но это было не все. Вместо головы короля судьба подала ей голову старшего сына. Горсть праха, а не упоение победой — такой ответ получила она на свои молитвы.

В один из летних дней 1971 года я вместе с Люком ловил креветок возле отмели Кусо. Мы неторопливо двигались к юго-востоку, когда на лодке ожила рация. Вызов исходил от нашей матери.

— Капитан Винго. Капитан Люк Винго. Прошу ответить. Прием.

— Привет, мама. Прием, — отозвался Люк.

— Передай Тому, что он вот-вот станет отцом. Мои поздравления. Прием.

— Я немедленно еду. Прием, — крикнул я в микрофон.

— Это событие означает, что я становлюсь бабушкой. Прием, — напомнила мать.

— Конечно. Мои поздравления, бабушка Лила. Прием.

— Это не предмет для шуток, сын. Прием.

— Поздравляю, Том. Прием, — раздался голос отца.

— Поздравляем, Том, — радировало не менее десятка других капитанов, пока я спешно вытаскивал сети, а Люк разворачивал лодку в сторону Коллетона.

Больница находилась к югу от города. Причала там не было. Люк подвел лодку на максимально близкое расстояние к берегу, я прыгнул в воду и поплыл. В итоге я вбежал в родильное отделение, оставляя за собой лужицы соленой воды. Санитарка принесла мне полотенце и белый халат. Сев возле Салли, я держал ее за руку, пока доктор Кайзерлинг не сказал, что моей жене пора в родильную палату.

Ближе к ночи, в двадцать пять минут двенадцатого, на свет появилась наша первая дочь, Дженнифер Линн Винго. Ее вес при рождении составлял семь фунтов две унции. Все ловцы креветок слали нам цветы и едва ли не весь педагогический коллектив пришел взглянуть на малышку. На следующее утро дед Амос принес новорожденной Библию в белом переплете, где в середине, на чистой странице, аккуратно выписал все наше генеалогическое древо.

Придя к Салли, мать увидела в больничном коридоре болезненную и перепуганную Изабель Ньюбери. Та легла на обследование, желая выяснить, почему у нее в испражнениях появилась кровь. Привередливая миссис Ньюбери пожаловалась матери на отвратительную больничную пищу, и мать, навещая Салли и малышку, стала приносить Изабель ее любимые блюда. Коллетонская больница не обладала всем необходимым оборудованием, и для уточнения диагноза миссис Ньюбери отправили в Чарлстон. Там подтвердилось: рак прямой кишки. И снова мать взяла хлопоты на себя. Она возила Изабель в Чарлстон и утешала ее до и после тяжелой операции. Из всех своих внучек мать всегда особо выделяла Дженнифер, но вовсе не потому, что та родилась первой, а потому, что моя дочь стала причиной внезапно возникшей крепкой дружбы между матерью и Изабель Ньюбери.

Никто толком не помнит, когда в нашем округе появились отряды геодезистов со своими теодолитами и мерными лентами и начали обширные, кропотливые измерения земель и границ округа Коллетон. Но большинство соглашается, что это случилось тем летом, когда отдел дорожного движения аннулировал водительское удостоверение моего деда. Амос Винго даже в молодости был на редкость плохим водителем. Теперь же, садясь за руль, он становился угрозой всему живому, оказавшемуся на шоссе или поблизости. Не знаю почему, но дед терпеть не мог очков и никогда их не надевал. Также он считал, что не должен отвечать за проезд на красный свет, если он его не заметил.

— Нельзя вешать светофоры так высоко, — сетовал дед. — Я же не птица, чтобы задирать голову. Когда я в пути, мои глаза смотрят на дорогу, а разум покоится в Господе.

— На прошлой неделе ты едва не сбил мистера Фрукта, — напомнил я. — Говорят, он кубарем откатился на тротуар, чтобы не оказаться у тебя под колесами.

— Не видел я никакого мистера Фрукта, — отмахнулся Амос. — Он всегда был слишком тщедушным для регулировщика. Для такой работы нужен человек внушительной комплекции. Мистер Фрукт стареет. Ему пора менять род занятий. Хватит с него парадов.

— Инспектор Сассер рассказывал, что остановил тебя на Чарлстонском шоссе. Ты ехал по встречной полосе.

— Сассер! — вскипел дед. — Я водил машину, когда родители этого мальчишки еще под стол пешком ходили. Я ведь объяснял этому бревну в шлеме, что был заворожен зрелищем поля, которое облюбовали себе воловьи птицы; их было просто море. Я подумал: это знак от Господа. Наверное, Он желает, чтобы я обратил внимание на этих птиц и вспомнил об изобилии Божьего мира. И потом, на встречной все равно никого не было. Так из-за чего весь шум?

— По-моему, его нужно отправить в приют для престарелых, — заявила бабушка. — Того и гляди, собьет кого-нибудь насмерть на своем чертовом автомобиле.

— У меня организм вполовину моложе моего возраста, — сообщил уязвленный дед.

— Речь идет не о теле, а о сером веществе, — возразила бабушка. — Знаешь, Том, жить с Амосом — все равно что с Мафусаилом[190]. Правда, неизвестно, как у того было с памятью. Твой дед вечно забывает, куда сунул свои вставные челюсти. Обычно я нахожу их в холодильнике.

— Дед, полиция предлагает тебе самому принести удостоверение, — сказал я.

— Что-то много новых порядков развелось в Коллетоне. Не припомню, чтобы кто-то делал это добровольно.

— Может, ты отдашь его мне? — предложил я. — Сассер грозился сам к тебе наведаться.

— Я обдумаю твои слова. И потом, мне надо посоветоваться с Господом.

— Слышал, Том? — подмигнула мне Толита. — Ему точно пора в приют.

Мы не удивились, что после долгой беседы Господь разрешил деду оставить удостоверение, но потребовал впредь, садясь за руль, надевать очки. Бог для Амоса был сразу всем: полицейским инспектором, посредником и окулистом.

Через два дня дед снова врезался в мистера Фрукта на том же перекрестке. Амос был в очках, но его заинтересовала работа геодезистов. Те измеряли участок, выходивший на улицу Приливов и Бейтери-стрит. Дед не видел красного сигнала светофора, не слышал отчаянных свистков мистера Фрукта, и только когда несчастный регулировщик буквально навалился на капот дедовского «форда» 1950 года выпуска, дед нажал на тормоз. Мистер Фрукт отделался мелкими ссадинами, однако для дорожной полиции это стало последней каплей в чаше их терпения. Дедовым фокусам за рулем настал конец.