Канцелярская крыса - Константин Сергеевич Соловьев

серым пеплом. Герти попытался пробудить в себе дух настоящего полковника Уизерса, авантюриста, романтика и бесстрашного охотника, но вместо этого пробудил лишь очередную насыщенную жасмином отрыжку.

— Не будете ли вы любезны подвезти нас с Муаном до Коппертауна? — осведомился он.

Мистер Беллигейл отстучал на рулевом колесе короткую и незнакомую Герти мелодию.

— Разумеется, я могу это сделать. Могу даже не спрашивать, для чего вам понадобился угольщик. Но вот чего я сделать не могу, так это отпустить вас, не уведомив о том, что ваша затея необычайно опасна. Я прошу лишь одно слово. Вы уверены, что вам действительно надо в Ржавый Рубец?

Герти попытался прислушаться к собственным ощущениям. Но расслышать их оказалось не так и легко, на какое-то время внутренний голос превратился в разноголосый оркестр, точно сразу несколько десятков Гилбертов Уинтерблоссомов вознамерились напомнить о себе.

«Нет, — сказал голос осторожного Герти, — Это совершенно напрасная затея, из которой ничего хорошего не выйдет».

«Нет, — сказал голос испуганного Герти, — Что угодно, только не это. Не хочу умирать среди ржавчины!»

«Нет, — сказал голос расчётливого Герти, — По всем признакам, с моей стороны это будет опрометчивый, бессмысленный и неблагоразумный поступок».

«Нет, — сказал голос усталого Герти, — С меня хватит безрассудных авантюр. Чудо то, что я до сих пор жив!»

— Да, — сказал голос настоящего Герти.

И только после этого воцарилась настоящая тишина.

Охотники на Левиафана (4)

Первым чувством, подсказавшим ему о близости Ржавого Рубца, было обоняние. Герти считал, что привык к особенному воздуху Коппертауну, кислому, отдающему чем-то химическим сродни жидкости для чистки труб. Но здесь запах был иным. Он пах металлом.

Этот запах был столь густым, что на языке у Герти возникало ощущение, будто он несколько минут облизывал старую медную трубу. Очень много металла. Как запах, крови дракона, подумал Герти, осторожно перелезая через изгородь, чтоб не порвать брюк, дракон давно мёртв, а запах его пролитой крови на века въелся в землю. Ядовитой, чужой, отдающей химикалиями и нефтью, крови.

Он не догадывался, насколько метко оказалось сравнение, прежде чем, поплутав по пустырю, не завернул за останки каменной стены и не увидел сам Ржавый Рубец.

Он и в самом деле был похож на мёртвого дракона, причём с расстояния сходство было удивительным. Огромная выпотрошенная медная туша, разлагающаяся под жарким солнцем. Когда-то это, должно быть, было целым комплексом заводских цехов, по площади равным нескольким городским кварталам. Теперь это было жутковатым и нелепым памятником безудержной технической экспансии, навеки вросшим в почву Нового Бангора. Коробки заводских цехов, разрушенные чудовищным взрывом много лет назад, казались окаменевшими костями исполинского древнего ящера, слежавшимися и хрупкими. Поваленные остовы градирен[154] — исполинскими берцовыми костями. Пунктир рухнувшего трубопровода — позвоночником. А ещё мёртвого дракона окружали россыпи стекла, выбитого из окон и ярко сверкавшего на солнце. При должном воображении их можно было принять за чешуйки из драконьей шкуры, истончившиеся за долгие годы и ставшие прозрачными.

То, что этот ржавый дракон больше никогда не поднимет головы, сделалось ясно сразу же, стоило миновать забор, отделяющий его от громады Коппертауна. Рана, нанесённая ему, была не менее чудовищна, чем он сам. Сквозь месиво фрагментов, бывших прежде заводов, хорошо можно было рассмотреть длинную котловину, оставленную взрывом, настолько глубокую, что для желающих посетить её дно пришлось бы, наверно, оборудовать лифт. Желающих, однако, похоже не находилось. Лишь одинокая фигура Муана махала издали рукой, провожая Герти. Муану были даны строгие инструкции поднимать тревогу в том случае, если Герти не вернётся в скором времени. Но инструкции эти служили, скорее, для облегчения совести. Оказавшись на пустыре, перед лицом мёртвого ржавого дракона, Герти уже знал, что даже если он будет кричать во всё горло, референт его не услышит. Слишком велика площадь, слишком много металла вокруг, металла, в котором человеческий голос потеряется быстрее, чем мышиный писк.

Удивительно, даже бурьян здесь казался ржавым, точно ещё в земле он впитал в себя ядовитый сок мёртвых цехов. Герти поначалу старался обходить наиболее густые заросли, потом махнул рукой и устремился к мёртвому заводскому корпусу напрямик. И это заняло у него куда больше времени, чем он поначалу рассчитывал. Он то и дело оступался на выпирающих из земли кусках камня, прежде бывших, видимо, кровлей и фрагментами заводского забора. В какой-то момент он даже пожалел, что оставил на попечение Муана свою трость со спрятанным клинком, с её помощью шанс переломать себе ноги, добираясь до разрушенных цехов, был бы ощутимо меньше. Герти потратил добрую четверть часа, прежде чем дошёл до остова ближайшего цеха, повреждённого менее своих собратьев.

Но сложнее всего оказалось зайти внутрь. В ржавой шкуре мёртвого дракона было огромное количество прорех, прогремевший когда-то взрыв превратил каждое окно в подобие выпученной, опалённой огнём, глазницы. Внутри царил полумрак, пронзённый сотнями солнечных лезвий, попадающих внутрь через бесформенные дыры в крыше и стенах. Внутри пахло застоявшейся водой, ржавчиной и пылью. Внутри было тепло, как в остывающей доменной печи. Внутри было страшно. Герти нащупал в кобуре рукоять автоматического пистолета, но в этот раз это ощущение не дало и толики спокойствия. Она тоже была металлической и лишь сильнее растревожила саднящее между рёбер сердце.

— Эй! — Герти подождал десять ударов сердца, но пауза оказалась недолгой, поскольку они уложились в две-три секунды, — Господа угольщики! Вы здесь? У меня есть частный разговор! И деньги!

Герти поднял стиснутую в пальцах десятифунтовую банкноту, как парламентёр поднимает перед собой белый флаг. Тщетно. Никто не отозвался на голос, не было и звука шагов. Если угольщики и были здесь, они явно не стремились познакомиться с незваным гостем. О том, что станется, если его поведение будет расценено как дерзкое вторжение, Герти старался не думать. В одном только котловане можно было упокоить останки как минимум пары сотен слишком дерзких или слишком самоуверенных посетителей. Если кто-то вообще озаботится тем, чтоб прятать останки.

— Я иду внутрь! Мне нужно поговорить! Кто-нибудь! Я не из полиции!

Герти двинулся внутрь, размахивая банкнотой и не вытаскивая правой руки из кармана пиджака. Должно быть, он смотрелся до крайности нелепо, пробираясь в своём костюме через завалы, бывшие когда-то механизмами и кусками кровли. Ориентироваться было тяжело, Герти пожалел, что не захватил с собой фонарик и компас. Впрочем, от компаса здесь толку, пожалуй, что и не было бы — сколько металла кругом…

Даже ослабленный прочными стенами, взрыв выжег цех изнутри, превратив в лабиринт из мятой стали, просевших каменных плит и превратившегося в крупную крошку кирпича. Герти шёл мимо каких-то огромных барабанов, на которые были намотаны измочаленные остатки кабелей, мимо треснувших чанов, чьё содержимое давно высохло или испарилось, мимо сорванных со своих мест лестниц, чьи ступени