Эхо прошлого - Диана Гэблдон

тень, склонившуюся у костра, и слышал звук удара металла о камень.

— С-случайно не знаком с Вашингтоном?

— Знаю пятерых или шестерых с такой фамилией. У генерала много кузенов.

— Г-г-г…

— Генерала Вашингтона. Разве ты не слышал о нем? — В голосе шотландского могавка послышался намек на изумление.

— Слышал, но… точно ли… — Уильям умолк, собираясь с мыслями, и продолжил: — Генри Вашингтон. Он тоже родственник генерала?

— Насколько мне известно, любой человек с фамилией Вашингтон в радиусе трехсот миль отсюда является родственником генерала. — Мюррей вынул из сумки что-то длинное, пушистое и с хвостом. — А что?

— Так, ничего. — Уильям немного согрелся, напряженные мышцы живота расслабились, и он облегченно вздохнул. Впрочем, невзирая на удивление и спутанность сознания, виной которому была лихорадка, осторожности он не утратил. — Говорят, Генри Вашингтон — лоялист.

Мюррей удивленно повернулся к нему.

— Кто, во имя Брайд[81], тебе это сказал?

— Видимо, ложные слухи… — Уильям потер глаза тыльной стороной ладони. Раненая рука болела. — Что это? Опоссум?

— Ондатра. Не волнуйся, свежая. Убил ее перед тем, как встретил тебя.

— Хорошо.

На душе вдруг стало спокойно. Вряд ли из-за ондатры — он ел ее мясо не раз и находил его вкусным; правда, сейчас из-за лихорадки есть не хотелось. А, вот из-за чего — «не волнуйся» было произнесено с той же добродушной, уверенной интонацией, с какой конюх Мак обычно утешал маленького Уильяма, когда тот падал с пони или отец не брал его в город. «Не волнуйся, все будет хорошо».

От звука отрывающейся от мышц шкуры Уильяма затошнило, и он закрыл глаза.

— У тебя рыжая борода. — В голосе Мюррея прозвучало удивление.

— Только сейчас заметил? — сварливо поинтересовался Уильям и открыл глаза.

Цвет бороды ему не нравился. Волосы на голове, груди и прочих частях тела были приятного темно-каштанового цвета, в то время как волосы на подбородке и в паху отличались неожиданно ярким оттенком. Уильям стыдился этого и тщательно брился, даже на борту корабля или в дороге, но его бритва пропала вместе с конем.

— Раньше было как-то не до того, — миролюбиво ответил Мюррей.

Он замолчал, сосредоточившись на своем занятии, а Уильям постарался расслабиться и ни о чем не думать, чтобы хоть немного поспать. Он очень устал. Перед закрытыми глазами проплывали пейзажи болота. Похожие на петли ловушек корни, грязь, зловонная коричневая куча холодного свиного дерьма, ворох опавших листьев… Листья плывут по воде, похожей на коричневое стекло, вокруг его голеней отражения колеблются… в воде страницы книги расплываются и исчезают, издевательски уходя на глубину… От неба голова кружится не меньше, чем от озера, можно упасть вниз или вверх и утонуть в вязком, словно вода, воздухе, утонуть в собственном поту… Какая-то девушка щекочуще слизывает с его щеки пот, ее тело тяжелое, горячее и настойчивое; Уильям отворачивается, но не может избежать ее назойливого внимания…

Проснулся Уильям от запаха жареной ондатры. Огромный пес лежал рядом с ним и храпел.

— О боже! — Он слабо оттолкнул пса, смущенно вспомнив о девушке из сна. — Откуда собачка?

— Его зовут Ролло, — с упреком сказал Мюррей. — Я приказал ему лечь рядом с тобой, чтобы согреть. Ты трясся от озноба, знаешь ли.

— Знаю.

Уильям заставил себя сесть и поесть что-нибудь, хотя больше всего ему хотелось снова лечь, причем подальше от пса, который теперь лежал на спине, задрав вверх лапы, и походил на дохлое лохматое насекомое.

На землю опустилась ночь, небо было чистым и безбрежным, наполненным сиянием далеких звезд. Вспомнился отец, астроном-любитель; вместе с отцом — иногда к ним присоединялась и мать Уильяма — они лежали на лужайке в Хелуотере, смотрели на звезды и называли созвездия. Сейчас от вида холодной сине-черной пустоты Уильяма пробирал озноб, однако звезды почему-то действовали на него успокаивающе.

Что делать дальше? Он по-прежнему старался принять на веру то, что Генри Вашингтон, а возможно, и остальные, кому он должен был нанести визит в Дизмэле, — мятежники. Прав ли этот странный шотландец-могавк? Или по какой-то своей причине хочет ввести Уильяма в заблуждение? Хотя зачем ему это? Мюррей вряд ли знает что-то об Уильяме, кроме его имени и имени его отца. А когда они с отцом несколько лет назад приезжали во Фрэзер-Ридж, лорд Джон выступал как частное лицо. Мюррей вряд ли понял, что Уильям солдат — а уж тем более шпион — и не может ничего знать о его миссии.

А если он не собирался вводить его в заблуждение и его слова правда… Уильям сглотнул сухим горлом. Ему грозит смертельная опасность. Что случилось бы, если бы он приехал прямо в гнездо мятежников, в столь отдаленное место, как этот город на болотах, и беспечно рассказал бы о себе и своих целях? «Тебя бы вздернули на ближайшем дереве, — спокойно ответил рассудок. — И швырнули бы труп в болото».

И это подводило к еще более тревожной мысли: как мог капитан Ричардсон так ошибаться?

Уильям яростно затряс головой, желая упорядочить мысли, и тем самым привлек внимание Мюррея: он посмотрел на Уильяма, и тот вдруг спросил:

— Ты правда могавк?

— Да.

Глядя на татуировки и темные глаза, в этом трудно было усомниться.

— Как так вышло?

Мюррей поколебался, но ответил:

— Я женился на женщине из племени каньенкехака. Меня усыновил клан Волка из Снейктауна.

— Ясно. А твоя жена…

— Я больше не женат. — Это было сказано не враждебно, однако с той мрачной категоричностью, которая не дает продолжать расспросы.

— Прости, — для проформы извинился Уильям и замолчал.

Его снова начало знобить, он неохотно лег, натянул одеяло по самые уши и скорчился под боком у пса, который глубоко вздохнул, пустил ветры и больше не шевелился.

Согревшись, Уильям задремал, и сейчас сны были полны насилия и страха. Ему привиделись индейцы: дикари преследовали его в обличье змей. Змеи превратились в корни деревьев и сквозь отверстия на лице проникли в его мозг, разломали череп и высвободили целое гнездо змей, которые свернулись в петли арканов…

Уильям проснулся в поту, страдая от боли. Попытался приподняться, но руки не слушались. Кто-то склонился над ним. Тот шотландец, могавк… Мюррей. Вспомнив имя, Уильям испытал облегчение. И еще большим облегчением стала фляжка у губ.

В ней была вода из озера — он узнал ее странный, горьковатый привкус и жадно выпил.

— Спасибо, — вернув опустевшую фляжку, прохрипел Уильям.

Вода придала сил, и он сел. Лихорадка еще туманила рассудок, но сны хотя бы на время отступили. Уильям представил, как они выжидающе затаились в темноте, за маленьким кругом света от костра, и решил пока не спать.

Тянущая боль в руке усилилась, простреливая от кончиков