На горизонте души… - Иоланта Ариковна Сержантова

— Чего тебе не достаёт, чего не хватает?

— В каком смысле?

— Ну, из прошлого.

— А… Да я вроде не жалуюсь, не порочу настоящее не порчу его упрёками…

— Но всё же!

— Знаешь, наверное не хватает вот этого: «Разрешите протиснуться…», и пройти меж рядов к своему месту, задевая чужие колени. И ведь никто не роптал, не морщил лба, взывая к осторожности, но принимали, как должное, необходимость потесниться и пропустить товарищей по счастью, соседей на время киносеанса.

Плотная очередь у кассы позади, все «лишние» билеты куплены втридорога, и твой уже неровно надорван нервным билетёром, а ты глядишь на часы, на озирающихся по сторонам из очереди в буфет, и прикидываешь — успеешь хватануть стакан ситро или даже полакомишься парой шариков пломбира с липким, пахучим лимонным ликёром.

— Но ты же можешь всё это купить! И мороженое, и билет в кино.

— Это — да, могу, но не то ощущение, где отыскать его? Оно не продаётся, ни за какие деньги.

— Полагаю, ты стареешь, мой друг.

— Ты думаешь?

— Ну, коли ворчишь в сторону настоящего и превозносишь прошлое, — очень похоже.

— Даже если ты прав, то почему современные дети, прежде, чем съесть шоколадку, кладут её в морозилку?

— Неужто?! Не обращал внимания…

— Именно так!

— И отчего же?

— Холод скрадывает неприятный вкус, оставляя за шоколадом одно лишь право — хрустеть, не задумываясь о сути.

— Вполне возможно.

— Это очевидно! Не думаю, что ты б теперь отказался от согретой в ладошке шоколадной медальки из прошлого!

— О! Это было то ещё удовольствие! Неприторный густой запах тёплого, прилипшего к языку шоколада, где он таял потихоньку…

— А когда мать замечала тебя, довольного, перемазанного и отправляла к рукомойнику, то с ласковой улыбкой глядела вслед…

— Не береди душу, старик…

— То-то и оно.

Милые мелочи застят большие события минувшего, что происходят как бы между прочим, помимо нашей воли. Цепляясь за незначительное, мы невольно пытаемся остановить время, что бежит от нас, роняя из карманов ластики, гусиные перья и шоколадные медали с рисунком, который, подчас, уже невозможно угадать.

Соблазн

Как убедить окружающих, что хорош, если сам не уверен в том. А и надо ли убеждать? Помнится, сколь зябко в юности от взглядов со стороны. Хотя, кому ты был нужен, кроме родни и её друзей? Так нет же, не верилось, мнил себя центром вселенной, а в самом деле не стоил не то доброго об себе слова, но и дурного.

Покуда живёшь в тени родителей, под сенью рода, есть немного времени набраться душевных сил. И вот, когда уже почти разобрался в себе, всё высказанное сгоряча взял назад, повинился и приготовился быть счастливым, наступает то страшное время, — родные уходят один за другим, оставляя на переднем крае тебя одного, и лишившись возможности чувствовать что-либо, наблюдаешь со стороны за тем, как плавится на пламени горя твоё, едва обретённое я.

Искажая собственную личность в пользу навечно отсутствующих, мы наполняем жизнь воспоминаниями о них и тоской, превращая бытие в существование, из-за чего те несомненно грустят, глядя на нас оттуда, по ту сторону добра и зла. Интереса и радости желали они для себя, хотели той же судьбы и нам.

И что теперь?

Можно сослаться на то, что нам очень, очень плохо без них, и мы не представляли, не мыслили своей жизни вдали, ибо, когда появились на свет, они уже были, — вообще или подле нас, либо где-то поблизости.

Прежде, чем выразить своё несогласие впервые, мы познавали мир через их понимание его сути. Только благодаря им мы «в курсе», что бывает не только так, «как у всех», есть ещё так, как ни у кого на свете. И надо стремиться быть лучше, всегда и во всём, не прячась за спины середнячков, — и эдак не в обиду им, без укоризны.

— Быть лучше? Это про что? Брезговать прочими, считать себя лучше их?

— Значит- быть в ответе за всё и крепко держать в руках любое: тряпку, перо, лопату и оружие.

— А не слишком ли жирно? Что ты такое, собственно, чтобы «отвечать за всё»? Мамкино-папкино?! Не отсвечивай лучше, не высовывайся, здоровее будешь!

— Так, может, вы, на моё-то завидное местечко?

— Ага, как же, дураков нет!

— Ну, так отойдите тогда, не мешайте, хотя бы!..

Грустят досочки забора двора, что на краю полустанка подле леса, вспоминают, как сами были деревцами… Да, коли предложат им встать заместо тех, кто пришёл после, хотя и велик соблазн, не моргнут сучком согласно, как не поднимется на то ни одна человеческая рука.

Праздность

Противу обычая, ночь нынче была в белом. Сброшенная к ногам вуаль снегопада, доселе скрывавшая её образ от посторонних глаз, причудливо и незамысловато легла ковром на скользкий, от того, что ледяной паркет, замостивший землю, как и полагается в сказках, по мановению кивка или иного невидного явно знака.

Вообще же, ночь сделалась волшебна сама по себе, минуя несуществующие, надуманные от нечего делать излишества.

Блёстки звёзд, сдерживающих буйство ея причёски, мерцали, переливаясь неспешно. Так в хрустальном стакане покачивается и исходит блеском родниковая вода, — покуда донесёшь, дабы отпить, сто раз ответишь тем же в такт сиянию её улыбки.

Но что про ночь, — сколь не пытаешься сопроводить её тайно к тому, для кого она всякий раз нарядна, всё одно уснёшь, а коли нет, рассвет повсегда на страже чести своей подружки, — слепит взгляд супротив, ей вослед, не даёт прознать лишнего: леший там был или молодец добрый. За собой услеживай, себе надзор чини, упрекай, коли надобно, хвали, коль некому больше сблизи иль с далёка.

Раннее утро, как бы ни было оно после пестро, — бледно и неубранно. Полное бранных беззлобных речей, зевает широко и бесстыдно, бредёт по дороге к полудню, спотыкаясь о вмёрзшие в путь неглубокие торопливые ночные следы. На дне же сугробов лежат припрятаны иные печати сумеречных визитёров. Те лишены какой-либо поспешности, вдумчивые, они вальяжны от степенности, но не от небрежного снисхождения ко всему округ. От зари до заката всё на виду.

Не от того ли сумрак кажется наряднее дня, что проворно скрывая изъяны и несовершенства, умеет пустить звёздною пылью в глаза? Ну, даже если и так? Что мешает эдак-то самим, отчего затянут недосуг, кроме как из-за неистребимой склонности к праздности долее назначенного для веселия часа.

Печаль

Мечет бисер перед округой снегопад.

Растянутая подпруга пурги не даёт ей ступать