(не) зажигай меня - Марианна Красовская

Он, впрочем, свою ошибку быстро понял: не сказать, что я как две капли воды на мать похожа. Нос разве что одинаковый, брови да косы. Глаза у меня папины, щеки тоже с ямочками — от Оберлингов. А что худая — так и мама как тростинка, и отец не толстый.

— Волосы-то как у матери, — растерянно и грустно сказал дед и вдруг отвернул лицо. — Помню, нашел я косы ее…

Тут мне его жалко стало, сил нет: подошла, к груди прижалась.

А он меня стиснул в объятьях да троекратно расцеловал.

— Бедовая ты девка, Виктория! — заявил он весело. — Только явилась, а уж сразу в историю попала. Хорошо, что невредима осталась. Я как письмишко твоё получил да про ограбление узнал, так чуть не помер. Веришь-нет, сам на коня вскочил и помчался в Даньск. Вон Яра даже обогнал! Эх, староват я стал такие скачки устраивать: спину ломит теперь.

— Вы, дедушка, кокетничаете, — пожала плечами я. — Ничего вы и не старый. Сил полны.

Дед цепко ухватил пальцами мой подбородок, повертел лицо.

— Разговорчивая ты уродилась, да? Дерзкая? Мать-то тихоней была. Хорошо, что ты смелая. Нравишься ты мне.

Я потрогала подбородок. А мне что-то дед не больно по душе. Скользкий какой-то. А ведь мама предупреждала, а я не верила.

— Отец, ты бы шубу надел, — раздался от ворот густой мужской голос. — Опять спину застудишь!

Я выглянула из-за дедова бока: никак дядько мой объявился? Помню, лупцевала я его знатно, а он ничего, не жаловался. Терпел все мои выходки. Ай хорош детинушка! Высоким не вырос, не в кого — дедова жена Линда маленькая, как птичка — но сложен отменно. Кудри огнем горят, а кожа чистая, смуглая. Несправедливо, конечно: у меня весь нос конопатый, а у этого рыжего — ни одной веснушки!

Дядько Ярослав был меня всего на год старше — родился он уже после того, как мать в Галлию уехала. Оттого и заставляли его со мной возиться, когда я здесь гостила. Его, да сестрицу мою двоюродную Людмилу, дочь лесного оборотня Волчека. Всё лето мы втроем и бедокурили. Яр обычно вину на себя брал: и поле сожженое, и гусей испуганных, и битву на яйцах. Но вот свиней в телегу он придумал запрягать, я побоялась.

Сейчас стоял он с дедовой бобровой шубой в обнимку и рассматривал меня с самым серьезным видом.

— Что я вижу! — наконец, широко улыбнулся он. — И эта красавица — моя племянница? Та, что меня в речке едва не утопила? Та, что мне глаз яблоком подбила? Поверить не могу! А косы-то какие отрастила, гляди — оттаскаю!

— Догони сначала! — привычно огрызнулась я. — Рыжий-бесстыжий!

Мы переглянулись и расхохотались — словно и не было тех долгих лет разлуки. Яр сбросил шубу отцу, а сам шагнул ко мне и крепко обнял.

— Целоваться не будем, — предупредил он. — А то ты мне нос откусишь, волчица!

Ага, помнит, что я оборотень!

— А это что за медведь на меня смотрит? — шепотом спросил Яр. И громко крикнул. — Чего вам надобно, любезный? Вы сейчас во мне дырку протрете!

Я обернулась и увидела мрачного Герхарда. Не понравилось ему, видать, как я со всеми обнимаюсь.

— Это охранник мой и близкий друг, — твердо сказала я. — Попрошу его не задирать, потому что Герхард запросто наломает тебе бока.

Медведь оскалился, демонстрируя зубы.

— И даже не думай, что я тебя защищать буду, рыжий, — вполголоса поведала я Яру. — Герхард меня с юных лет няньчил, а его отец и дед нашей семье верно служили. Я ему больше чем себе доверяю.

— Да нужен он мне больно, — отмахнулся дядько, дергая меня за косу. — Ты иди вещи собирай, а мы пока перекусим. Поехали, там мать уж заждалась.

— А Людмилка еще замуж не вышла? — вспомнила я про подругу.

— Да кто ее, оторву этакую, возьмет? — пожал плечами Яр. — Характер у нее еще хуже чем у тебя.

— С чего ты взял, что у меня дурной характер? — немедленно возмутилась я. — Да я сама доброта и скромность!

— Оттого и в злоключения попадаешь, — усмехнулся парень. — Небось, так разбойников достала, что они тебя только чудом не придушили!

Воспоминания об ограблении и особенно об Аязе заставили меня притихнуть и опустить голову. Хорошо хоть слёзы удалось сдержать. Яру в тот же миг прилетел от деда тяжелый подзатыльник, а меня обняли крепкие руки.

— Не слушай его, девочка, — прогудел кнес. — Ты никак не можешь быть виновата в поступках других людей. Не бойся. Разбойников в каменоломни сошлют. Никто тебя не обидит, пока я рядом.

Я уткнулась лбом в его плечо. Скосила глаза на Яра — он выглядел растерянным — и, не удержавшись, показала ему язык. Да-да, я взрослая девица на выданье, и такие глупости творю. Нет, не стыдно.

Дедово поместье за годы нашей разлуки как-то усохло. Наш городской дом раза в два больше, а ведь мы там и не живём почти. А здесь семья немаленькая: дед с женой, Ярослав, шестеро слуг, да постоянно кто-то из внуков гостит, а то и все сразу. Тесно им.

Первый этаж дома каменный, а второй из дерева сложен. Кухня в пристройке сделана: разумно очень. Обязательно наведаюсь туда позже. Под самой крышей еще комнатушка с двумя окнами на разные стороны да косыми стенами была, ранее матерью деда занимаемая, нынче там Ярослав себе горницу устроил. Меня в матушкиной комнате разместили — мне это было очень приятно. Комната просторная, светлая, с двумя большими окнами, на деревянном полу дорожки тканые, в углу столик галлийской работы с зеркальцем.

Кровать с пуховыми перинами да стегаными одеялами до того высока, что подниматься на нее нужно по ступенькам.

Сундуки мои под кровать затолкали пока, потом горничные разберут. Я самые легкие платья с собой взяла, памятуя о жарком лете, но в горах всегда прохладно. Без рукавов у меня один только наряд. Впрочем, думаю, бабушка Линда поможет мне.

Залезла на кровать (отчего-то ее здесь называли "барыня"), погладила одеяло. Матушка такие же шьёт. У нее ничего не пропадает, все лоскуты ненужные на одеяла пойдут. Она и меня учила. Может быть, зря я из дома сбежать хотела? Там всё привычно. И замок Нефф такой родной… Здесь всё по-другому.

Никогда бы не подумала, что буду так скучать по братьям, по их шумным играм, вечным каверзам. Каждый вечер они прибегали ко мне в спальню, требуя сказку, обнимали меня с обеих сторон, да часто так и засыпали. Иногда отец их уносил, а зимой, когда за окнами бушевала метель, мы так и спали в обнимку — благо что кровать у меня была большая. Если отец был в отъезде, утром на нашей кровати находилась и мама.

А в дедовом доме тишина и покой. Никто не кричит, не хлопает ставнями. Даже горничные ходят едва не на цыпочках, не желая тревожить это сонное царство.

Окна моей горницы выходят вперед, на дорогу — оттого я сразу увидела, что к дому подъезжает открытая повозка с двумя дамами в ней. Одну, миниатюрную женщину в капоре на галлийский манер, я узнала сразу и поспешила вниз встречать ее.