Нотки кориандра - Игорь Лебедев

— Простите? — тихо проговорил он, тут же растеряв былой задор.

— Я спросил, когда вы последний раз видели Чептокральского? — сыщик уточнил вопрос строгим голосом.

— Чептокральский? — переспросил горбун.

— Да, — не отступал Ардов. — Какие у вас были с ним дела?

Горбун продолжал растерянно улыбаться и моргать глазами.

— Я не знаю никакого Чептокральского, — наконец вымолвил он.

— Вспоминайте! — приказал Илья Алексеевич.

— Виноват, с кем имею честь? — все с той же предельной любезностью поинтересовался конторщик.

Ардов представился. Известие о месте службы посетителя добавило хозяину беспокойства.

— Ваше благородие, — осторожно начал он, — возможно, произошло недоразумение… Означенный вами господин мне неведом… По крайней мере, человека с такой фамилией здесь не было. Видите ли, мы занимаемся картонно-тольным производством. А также представляем конторские товары фабрики Прянишникова. Вот, взгляните — аппарат для выжигания горячей иглой, работает на бензине.

С этими словами старик обхватил какой-то железный ящик на полке и попытался было его приподнять, чтобы, видимо, перенести на стол для демонстрации в работе. В этот момент откуда-то из-под ящика вывалился подозрительный предмет. Ардов присел на корточки и с ужасом отшатнулся: на полу лежала уже сильно потемневшая и, видимо, мумифицировавшаяся человеческая кисть!

Илью Алексеевича накрыла волна могильной сырости, ему показалось, что откуда-то из-за полок на него бросилась чья-то тень. Он отступил в сторону и обрушил стойку со стопками бумаг. Желая увернуться от протянутой к его шее руки горбуна, сыщик подался назад и грохнулся сверху на стойку, тут же вскочил, схватил первый попавшийся в руки предмет, которым оказался массивный ореховый пресс-бювар, и направил его в сторону нападавшего.

Только сейчас Илье Алексеевичу удалось перевести дух и осмотреться. Горбун стоял неподвижно и возился с отрезанной рукой, затягивая вокруг запястья какие-то шнурки.

— Виноват, ваше благородие! — прохрипел он. — Расшаталась, опять надо к мастеру нести.

— У вас что же, протез? — догадался сыщик.

— Так-то вещь добротная, — подтвердил калека, прилаживая деревянную кисть к предплечью, — да гильза распаялась — совсем не сидит. Вы уж простите меня, ваше благородие — не удержал вас, не дотянулся…

Илье Алексеевичу стало неловко. И как он сразу не углядел на горбуне фальшивую руку? Сыщик сунул куда-то на полку пресс-бювар, подошел к горбуну и взялся помогать затягивать шнурки на кожаном раструбе, обхватившем культю.

— Мужчина — высокий, грузный, волосы светлые, лысоват, усы стриженые, щеточкой, — описал он репортера, — не было такого? Все время шутит, вот здесь коричневое пятно наподобие родинки, — ткнул он в область виска.

— Виноват, ваше благородие, — отозвался конторщик. — Такого не было…

Попрощавшись, Ардов двинулся к выходу.

— Не ваши? — окликнул его горбун.

Сыщик обернулся. В руке конторщика поблескивала связка кинжальчиков, взятых с квартиры Чептокральского. Очевидно, выпали при падении.

Илья Алексеевич протянул руку.

— Я, честно признаться, тоже иной раз захаживаю, — признался конторщик, возвращая вещицу. — Даже и без ставки — так, поглазеть. Иногда такие птички попадаются — дьявол, чистый дьявол! Рвет собрата на куски — только перья летят. Да-с, петух — птица свирепая…

Чиновник сыскного отделения поднял на горбуна взгляд, в котором загорелась какая-то догадка.

— Ежели объявится — обязательно доложу! — поторопился пообещать старик. — К нам всякие ходят! Уж я не пропущу, будьте покойны.

Последние слова Илья Алексеевич не расслышал, поскольку стремглав выскочил на улицу.

В третьем участке Спасской части чины полиции собрались вокруг чайного стола, где филер Шептульский веселил всех рассказом о грядущем финансовом благополучии, которого намеревался достичь, заделавшись после оставления службы квасоваром.

— Дело, доложу я вам, очень даже выгодное. Сварить бочку в десять ведер выйдет не больше трех рублей вместе с пробками. Это, стало быть, 30 копеек за ведро. А оптом почем берут? По 80! Вот и считай!

— Да ты ж до продажи не утерпишь, Кузьма Гурьевич, сам выдуешь, — усомнился околоточный надзиратель Свинцов, пряча улыбку в рыжую бороду.

— У меня от кваса изжога, — отмахнулся филер.

— Изжога у тебя известно от чего, — не отставал с шуточками Свинцов. — Вон, Мордашев из казенки[27] в Мучном жалуется, что ты у него весь фиолетовый денатурат[28] упер!

— Это я для лампы приобретаю, Иван Данилович, — с укоризной в голосе парировал Шептульский. — У меня дома спиртокалильная лампа, я по вечерам под ней читаю.

— А что вы сейчас читаете, Кузьма Гурьевич? — поинтересовался письмоводитель Спасский.

— Известно что, — опять встрял Свинцов, — винные этикетки читает.

Чины полиции затряслись от хохота. Шептульский хотел было осадить околоточного, но его взял за локоть стремительно вошедший в зал Ардов. Отведя филера в сторону, он показал связку кинжальчиков из квартиры Чептокральского. Реакция Кузьмы Гурьевича была неожиданной. Он воровато огляделся и, понизив голос, спросил с некоторым удивлением и вместе с тем облегчением, словно увидел в чиновнике сыскного отделения настоящего единомышленника:

— Ставочку желаете сделать, Илья Алексеевич?

— Желаю, — не раздумывая, согласился сыщик.

На улице начинало темнеть. Фонарщики таскали от столба к столбу ручные тележки с керосиновыми лампами, у каждого фонаря чистили стекла, ставили лампы из ящика и зажигали.

Порядком покружив в подворотнях Сенного рынка, Шептульский вывел Ардова к неприметной двери с коваными петлями. Филер стукнул особым манером. В открывшемся просвете появилось косматое лицо с бугристым шрамом через всю щеку.

— Чего? — просипел привратник.

— Барин желают ставочку делать, — угодливо пролопотал Шептульский и указал на Илью Алексеевича.

Косматый оценивающе оглядел сыщика.

— Какие еще ставочки? Не понимаю, о чем толкуешь.

Косматый хотел было затворить дверь, но откуда-то из глубины подвала донесся петушиный крик.

— Не иначе куриный супчик стряпаете? — тут же зацепился Шептульский. — Нам бы наварчика вашего отведать.

Оценив находчивость посетителя, привратник одобрительно ухмыльнулся одной половиной лица и растворил дверь пошире.