Изобилие - Роман Сенчин

– Х-хе! Пускай и туда. Нам, простым людям, при Сталине терпимо жилось. Вот сейчас, это вот настоящий беспредел, предел какой-то… Вот у меня дача была – хороший участок, домик. При коммунистах, да, мальчишки лазали иногда, вишню ели, грядки топтали, а теперь… За зиму всё дочиста растащили! Дочиста – ни ворот, ни сарая, дом раскурочили весь. Ничего не осталось. Это как? Такое было? Да такое даже и присниться не могло! – Мужчина всерьез разволновался, жена тревожно, но и одобряюще поглядывала на него; она, видимо, тоже хотела высказаться и ждала, когда он остановится. – Всё воруют, тащут, всё продают. Из садового питомника вон что сделали. Он за окнами у нас – видим… Был сад как сад, гуляли там, а теперь… Облепиху кустами спиливают и тащут, грушу ломают. Потом на рынке вон… Жрать людям нечего, понимаешь?!

Замолчал наконец. И тут же торопливо, сбивчиво вступила жена:

– Я в детском клубе работала. Сколько ребятишек туда ходило, сколько кружков! В прошлом году сделали офис какой-то там, нас всех разогнали: идите куда хотите; ребята вон болтаются целыми днями, а я с образованием, со стажем – вот. – Она показала на сумки и коробку. – А что остается? Ему восьмой месяц не платят…

– Двадцать три года пропахал на пилораме, – перебил ее мужчина. – Не воровал, грамоты получал, с Доски почета фотография не сходила, а сейчас думаю: дурак, что не воровал, дурак был, честно работал.

Хоть и не в первый раз приходилось выслушивать подобное, но я растерялся от резкого напора двух раздраженных людей.

– Я понимаю… не вам одним трудно… Но сейчас… успокойтесь, пожалуйста… Сейчас такой момент, когда нужно все взвесить, забыть обиды. Поймите, ведь станет хуже! Сейчас есть свобода, выбор…

– Свобода подыхать – конечно! Спасибо за такую свободу! – И после этих возгласов мужчина вдруг успокоился, поблек, стал будто меньше ростом. Сказал устало: – Зря ты ходишь здесь, агитируешь… Да разве такой человек с трона спокойно слезет? В 93-м вон из танков в Москве по людям стрелял, теперь в Чечне такое устроил… Он и без агитаций любые выборы выиграет, пусть даже пришлось бы всех, кто против, под пулемет ставить.

– Мне кажется, – теперь усмехнулся я, – что вы судите очень предвзято. В том же 93-м не Ельцин, а Руцкой и иже с ним виновны были в кровопролитии. И Чечня – это как-никак часть России…

– Россия, – мужчина махнул рукой. – Что там Россия… Не вижу я никакой России… Ладно, – он шагнул ко мне, – извиняйте, некогда дальше с вами беседовать, на рынок пора. Место займут, потом ругайся стой… – Потянулся к двери, приоткрыл, предлагая мне выйти.

– Вы настроены ошибочно, – сказал я. – Очень прошу, подумайте…

– Ты вон поднимись в седьмую квартиру, – перебил мужчина, – там Синицын живет. Хе-хе. Продал машину, дачу двухэтажную, сменял трехкомнатную квартиру на однокомнатку, вложил все в этот… В… как там его?..

Жена подсказала:

– В «Хопер-инвест».

– Ну да. Накупил акций полную сумку – хотел получше зажить… Ты вот его пойди поагитируй. Попробуй.

Я оказался в подъезде, дверь захлопнулась, а по лестнице быстро-быстро спускался Андрей, хватаясь за перила, пытаясь удержать равновесие. Наверное, с Синицыным поговорил.

1996 г.

Двадцать четвертого марта, в среду, Николай Сергеевич Толокнов был свободен. Собирался съездить на дачу, проверить, что там и как за прошедшую зиму. Да погода с утра оказалась пасмурной, дул порывами холодный, снеговой ветер. Толокнов постоял пару минут на балконе, покурил, морщась и поеживаясь, и вернулся в тепло квартиры, плотно закрыл балконную дверь.

– Ладно, Коль, куда тут ехать, – сказала жена, готовя завтрак, – вон снег везде. Погодим еще, не горит… Отдохни дома спокойно.

Николай Сергеевич согласился.

Позавтракали. Дочь Марина, студентка второго курса мединститута, убежала на лекции. Жена помыла посуду, выложила из морозильника мясо на борщ и ушла в комнату что-то шить, а Толокнов, как всегда на досуге, занялся резьбой по дереву.

Квартира в целом неважная – тесная двухкомнатка хрущевских времен, – но есть в ней темнушка, этакий чуланчик, и в нем с давних пор оборудовал себе Николай Сергеевич мастерскую.

Летом и осенью, гуляя по роще вблизи дачи, он присматривал замысловатые коряги, кривые ветки и, наоборот, стройные стволы сухостоя, собирал их, высушивал и такие, как сегодня, свободные дни и вечера, если уставал несильно, проводил в мастерской, постепенно превращая коряги в сказочных чудищ или тонких изогнувшихся дев, а чурочки – в статуэтки, ложки, шкатулки.

Жену и дочь не удивляло это увлечение Николая Сергеевича, он занимался резьбой с детства, с кружка при Дворце пионеров, и отдавался ей ровно, со спокойным, почти физиологическим постоянством.

И вот сегодня, по обыкновению не спеша, он разложил на столе резцы, надел клеенчатый фартук, стал перебирать, ощупывать разнокалиберные брусочки, чурочки. Губы его шевелились, он что-то тихонечко бормотал, разговаривал с деревом. Бережно откладывал одну чурку, брал другую, вертел в руках, приглядывался, стараясь глазами снять лишний слой и увидеть результат работы.

В такие минуты Толокнов очень досадовал, если его отвлекали, иногда вслух сердился, и жена, зная это, тревожила Николая Сергеевича лишь в крайних случаях. Чаще дожидалась, пока муж начнет орудовать резцом, и тогда уже заговаривала.

Но сегодня повела себя иначе.

– Что случилось? – недовольно спросил Толокнов, заметив, что жена назойливо ходит по прихожей, пытаясь привлечь внимание.

– Извини, Коль, там такие события назревают, – тут же отозвалась она, в голосе – тревога и растерянность. – Сейчас в новостях сообщили: Примаков полетел в Америку и с полпути вернулся, Клинтон приказал бомбить. Уже точно…

– Да? – Николай Сергеевич отложил чурку и вместе с женой пошел к телевизору.

Искали на многочисленных каналах последнюю информацию, жадно слушали, смотрели. И так провели весь день, глядя в экран, следя за тем, как разгорается пожар новой войны. Негодовали, удивлялись, делились друг с другом мыслями.

– И правильно, правильно, что Примаков вернулся, – говорил Николай Сергеевич. – А представь, если сейчас долбанут, а он там, у агрессора. Это же вечный позор!

– Конечно, позор, – соглашалась жена. – Да и как вообще можно – пусть провинилась страна, и вот ее наказывать таким образом: ракетами, снарядами?! У нас вон Чечня, это, кажется, почти то же самое, как и их Косово.

Толокнов усмехнулся:

– Ну, скоро и нас начнут, не беспокойся. Сначала на Гренаде попробовали – получилось, все промолчали, потом Ливию, Ирак, теперь вот сербов. А потом и до нас доберутся. Если сейчас не покажем, что мы – сила, считай, все с нами ясно…

– О-ох, – простонала жена.