Школа гетер - Елена Арсеньева

И вдруг чей-то голос подхватил ее — необычайно мелодичный и прекрасный голос, причем Доркион показалось, что она уже слышала его раньше:

Где розы мои,

Фиалки мои,

Где мой светлоокий месяц?

Голос, чудилось, лился с небес. Доркион вскинула голову — и вдруг в рассветном мареве ей почудился нежный женский силуэт. Казалось, это была женщина в белом, с лицом, закрытым легким покрывалом, — та самая, которая встретилась Доркион у источника Афродиты и посулила, что она будет служить в храме этой богини…

Силуэт мелькнул и исчез, но этого было достаточно, чтобы пробудить мысли Доркион.

Орестес говорил, что в храме Афродиты она должна будет отдаваться всем, кто только пожелает. Ее пожелал Терон… Ну что же, значит, ее служба уже началась — правда, в мучениях и безумной боли. Однако жрец из Марсалии, оказавшийся однажды на Икарии, много рассказывал о принесении жертв на алтарь божества — с этого, мол, и начинается всякое служение. А Доркион не принесла жертв Афродите. Может быть, поэтому ей было так страшно и больно?

Но что Доркион может пожертвовать прекрасной богине любви и совокупления? У нее ничего нет, кроме той окровавленной тряпки, в которую превратился ее ветхий хитон… Зато есть птичка!

На миг Доркион пришла в отчаяние — она расставалась с последней памятью о своем таком спокойном и, как сейчас казалось, даже счастливом прошлом, о Филомеле, об Икарии! — но тотчас скрепилась сердцем и, свесившись с борта, опустила руку с птичкой, лежавшей в покореженной корзинке, к самой воде, бормоча:

— О синевласый держатель земли, о Посейдон, молю тебя, передай мой дар Афродите в знак моей покорности и смиренного желания служить ей по воле ее!

Разжимая руку, Доркион подумала, что совершает глупость: сейчас тяжелая птичка камнем канет на дно и достанется не Афродите, а забавницам нереидам! — однако, к ее несказанному изумлению, гребень одной из волн вдруг взметнулся выше остальных, принял корзинку на свою пенную вершину, а потом волны мягко понесли корзинку-лодочку с мореходом-птичкой куда-то далеко-далеко, где она вскоре превратилась в черную точку, а потом и вовсе растаяла.

И в ушах Доркион снова зазвучал нежный голос:

Вот розы твои,

Фиалки твои,

Вот твой светлоокий месяц!

Доркион была твердо убеждена, что Посейдон исполнил ее просьбу — донес жертву Афродите, и богиня приняла ее.

Тем временем корабль восставал от сна: уже поставили парус, раздалось мерное шлепанье весел по волнам, зазвучала флейта, задавая ритм гребцам… Мореходы, занятые своими делами, сновали мимо Доркион, словно не замечали ее. Она с ужасом ждала появления Терона, однако того не было видно.

Из трюма выбрался Фаний и принес Доркион лепешку, потом набрал во фляжку Леодора воды из общей бочки и подал девушке.

— Наверное, духи Леодора и Кутайбы решили повременить и не отправляться в свой последний путь, пока не отомстят за тебя, — пробормотал он ласково. — Терон мечется в жару, и, знаешь, хоть я и добрый человек, но что-то неохота приходить ему на помощь. По мне, пусть валяется без памяти хоть до самого Пирея.

Фаний как в воду глядел: Терон на палубе не появлялся, и по обрывкам разговоров Доркион поняла, что он чуть ли не умирает.

Она старалась не думать о нем и вообще не вспоминала бы о том ужасе, который изуродованный мореход сотворил с ней, однако ее израненное тело мучительно болело. Кроме того, кровь, покрывавшая ее ноги, запеклась коркой, от которой болела кожа.

Окровавленную палубу мореходы отмыли, вылив на нее бессчетное число ведер морской воды, но Доркион не могла помыться соленой водой, ведь ее тело было покрыто многочисленными царапинами от ногтей и зубов Терона, который обладал ею воистину как дикий зверь.

* * *

И вот корабль оказался в виду порта, вот причалил…

С берега перекинули плоские деревянные сходни. Фаний распоряжался на палубе, и вереница портовых рабов, принадлежавших его приятелю, местному купцу, принялась сносить груз на землю. Фаний сновал по сходням туда-сюда с ловкостью и сноровкой, которые даются только давней привычкой.

Этот приятель Фания был, видимо, влиятельный человек в порту: по одному его мановению появлялись новые и новые грузчики и повозки. Наконец товары Фания были отправлены на хранение, а он сам собрался уезжать.

Его приятель приказал подать повозку, но Фаний о чем-то горячо переговаривался с ним, и Доркион, которая сжалась в комок в своем углу у борта, украдкой высовывалась оттуда: ей казалось, что речь идет о ней.

Наконец Фаний кивнул и горячо обнял своего приятеля, а потом опять поднялся на палубу и поспешно подошел к Доркион:

— Мне пора отправляться, — сказал он, слегка запыхавшись. — Но жаль оставлять тебя здесь, бедняжка. Очнется Терон, эти удальцы потратят мои деньги, вновь изголодаются — и забудут кровь, пролитую Кутайбой для твоего спасения! Они увезут тебя с собой в новое плаванье и будут мучить, пока ты не умрешь в морских просторах. Тогда тебя сунут под покров волн, как вчера сунули твоего отца и этого самоотверженного сарацина… Послушайся моего совета: уходи на берег. Я сговорился со своим приятелем Элием: он даст тебе приют, но навсегда оставить у себя не сможет. Он найдет тебе хорошего хозяина, который будет о тебе заботиться. Рабство не покажется тебе слишком тяжким бременем.

— Рабство?! — в ужасе простонала Доркион. — Ты продал меня в рабство?! Но я не принадлежу тебе!

— Принадлежишь, принадлежишь! — миролюбиво покивал Фаний. — Ведь я выкупил твою жизнь у своры этих похотливых псов. Я спас тебя от смерти! Но я не могу взять тебя с собой в Афины: моя жена слишком ревнива и не потерпит молоденькую красавицу рядом со мной. Кроме того, я опасаюсь, что ты будешь отвлекать внимание Орестеса от того дела, которое он должен исполнить. Нет, ты мне не нужна! Все, что я могу сделать, — это избавить тебя от Терона.

Доркион стиснула руки, с мольбой глядя то на небеса, то на синюю гладь волн, бьющих о берег.

Никто не давал ответа, никто не подсказывал, как поступить…

Оставалось только уповать, что богиня позаботится о той, которую напутствовала и ободряла с самого детства.

— Могу я проститься с Орестесом? — робко спросила Доркион, с трудом поднимаясь.

— Нет, ты должна уйти прежде, чем я выведу его из трюма, — решительно ответил Фаний. — Мальчик только-только начал привыкать к своей новой судьбе. Встреча с тобой сделает его несчастным и обесценит все мои хлопоты и старания. И знай…

В голосе Фания появилась угроза, и Доркион испуганно подняла на него глаза:

— Знай, что если ты только попытаешься отыскать Орестеса и поговорить с ним, если появишься вблизи моего дома, я немедленно сообщу Терону, где тебя искать. Я ведь буду знать от моего друга, кто тебя купил! Так что лучше вообще забудь о том, что ты когда-то знала этого юного красавчика. Поклянись в этом! Ну?