Тонкая Граня - Галина Щекина

Какая причина – понять не могу, но мне кажется, это можно объяснить только недостатком душевной близости, честности, настоящей дружбы и всего, что было раньше.

Теперь уже будет здорово, когда будешь читать это письмо. Дорогая, пиши о себе больше и подробнее, как колхоз, как все, какая жизнь вообще? Я имею в виду и материальную, и духовную стороны, как устроилась, как с питанием? О себе: здоровье мое и самочувствие отличное, правда, еще болит голова после гулянки, но сейчас, после обеда, я иду спать, так что это – временное явление. Распределения точек еще не было, работа, в основном, написана, осталось несколько мелочей и чертежи.

Получила ли ты телеграмму? Послал телеграмму в Авдеевку твоим папе и маме, поздравил их с праздником.

Знаешь, СХИ стал неузнаваем после трех дней теплой погоды, кругом зелено, свежо прекрасно. Но, несмотря на такую погоду, я категорическим путем сижу и занимаюсь.

3 мая 13 час 25 мин, остаюсь твой, Егорка Перелыгин».

Граня сложила письмо. Лил дождь. Хозяйка Вера Иванна шла с работы, неся что-то в ведре.

– Граня, ты уже дома? Бросай мыть свои сапоги, гляди, чего у меня есть! Селедку бочковую в сельмаг привезли. Раз в десять лет. Скорее картошку надо варить. Жалко, девчонок-то нет!

– Да что вы потратились как! И у нас денег пшик.

– Не тушуйся, мне потом правление возместит на студентов. Вам же трудодни тоже пишут.

Граня выпрямилась посмотреть, не идут ли с огорода её девчонки.

Но когда увидела, как от околицы идет высокий человек в брезентовом плаще, ей стало не до селедки. Молча смотрела она, и подбородок ее дрожал, а по нему стекали дождевые капли. Кто это мог быть? Тот, кто мог быть, тот не мог тут оказаться. Но он зашел в чей-то двор, потом подошел ко двору Веры Ивановны. Посмотрел на стоявшую на крыльце Граню и скинул островерхий капюшон.

– Здравствуй, Граня, – сказал он, смахивая капли со лба. – Вот, цветы тебе принес.

И протянул цветы – огромные ромашки и глазастые васильки.

И так стоял с протянутой рукой, пока не подошла Граня и не взяла тяжелый цветочный сноп, промокший под дождем. И что-то такое мелькнуло в изменившемся лице ее, что, не спрашиваясь, вошел во двор, взял Граню за руку и встал с нею в дровяник под навес. Потом распахнул свою страшную военную плащ-палатку и укрыл одной стороною Граню. Упрямую, набычившуюся, не поднимающую головы. И тут, когда укрыли ее плащом, она несмело прижалась к его широкой груди. Все движения их были медленные, будто неуверенные, будто каждый ждал, что другой отшатнется.

– Вот, нашел, – сказал Егор, обнимая добычу.

– А как же ты меня нашел?

– Захотел и нашел.

– А плащ откуда?

– Бригадир дал.

– А мы тоже по дождю неполный день.

– Вижу, ты не рада.

– Да нет. Я думала, что всё кончилось. И… ничего не ждала.

– А теперь?

– А теперь снова боюсь.

– А знаешь, как можно сделать? Чтоб не бояться?

– Как?

– А просто поехать в одну МТС вместе. Ты агрономом, я инженером.

– А так можно?

– Конечно. Тогда мы что-то вместе сделаем для страны.

– Вместе? Как когда-то Иван и Маша Мичурины?

– Примерно. Но может, не так героически.

С крыльца выглянула Вера Ивановна.

– Ребята, ну-ка быстро в избу. Картошка горячая. Граня, чего под дождем ежитесь?

– Да неудобно.

– Чего неудобно-то? Вон парень издалека… С центральной усадьбы, небось?

– Не совсем. У вас-то село Терновое, а я с Репьевки.

– Да что ты, парень! В такую далищу. Видать, нужда! Ну давай, давай, обсыхай…

И они послушно пошли, будто ждали этого, отфыркиваясь и отряхиваясь от воды.

Вера Иванна выкатила в миску картошку из чугуна. Картошка паровала в руках. Печка была уже натоплена, и густо пошел жар по избе, хорошо так, прямо дом родной. Подтянулись и девчонки из группы. Они много не свиристели, а как-то робко сполоснули руки, примостились к столу, все трое. Так полегоньку они полведра сельди бочковой и прибрали. Но Егор и Граня сидели рядом, притиснутые в конец лавки, а как будто они были одни-единственные в доме. Граня всегда стеснялась есть при чужих, чавкать боялась. «Байрон не любил смотреть, как женщина ест», кто-то сказал ей эту фразу, как на гвоздь повесил. А тут она, будто в общежитии своем, при девчонках, даже думать забыла про того Байрона, хотя по пальцам тек рыбий жир. Егор тыльной стороной руки осторожно вытер ей подбородок, как маленькой. С нее спало напряжение, мыслей не было в голове. Соленая селедка, редкая еда, показалась под горячую картошку даже сладкою. Вот какое счастье после дня на холоде, с усталости, просто нагреться и поесть!

После еды стали чаевничать. Вера Иванна раздула большой самовар, достала закаменевшие сушки, постояльцы оставили, городские были, где-то достали целый мешок, вот все, что удалось подберечь. Постояльцы были из самого города, намучились под бомбежками, тут жили, когда у них несколько улиц на правом берегу раскрошило.

Мать их говорила, что бомбили авиазавод: «Днём было спокойно, поэтому-то первый дневной налёт застал детей на лугу, играли в футбол. Главной целью немцев был авиационный завод, но над ним мгновенно вырастала стена зенитного огня, к тому же завод поднимал со своего аэродрома истребители. Страшновато было, вот немец и бросил бомбы рядом на луг. Убить никого из ребят вроде не убило, но лично мой мальчик заикаться после этого начал».

Вообще, они бежали из Воронежа, когда немцы уже вошли в город. Они к Чернавскому мосту бежали, когда немцы топтали западные улицы, бежали, потеряв чемодан и кота, который где-то зацепился и орал, успели проскочить на левый берег, после чего мост взорвался. А взорвали его, когда на мост уже выскочили немецкие танки. И прямо по людям-то ехали, наматывали на гусеницы тела беженцев. Взрыв уничтожил мост и всё, что было на нём. А с левого берега, опустив длинные дула стволов параллельно земле, прямой наводкой, по танкам, бронетранспортёрам, по скоплениям немцев на правом берегу ударили зенитки, пулемёты, Катюши. Это уже последняя надежда была, потому что защитников Воронежа не осталось. Только поле и беженцы на нём. Вот мальчонка-то их, Алик, и стал заикаться, будешь тут заикаться.

И все так замолчали, на всех нахлынуло.

– Теть Вер, а почему вы так рассказываете, вроде сами там были?

– Да сроднилась я с ними, девочки. Я ж не по разу от каждого выслушала про их бегство. Их бабушка тут у нас и отошла, от сердца.

Граня взглянула на Егора, лицо у него было красное. И зашептала:

– Мы ведь тоже с тобой ходили на набережную, где Чернавский мост? Да, Егор? Наверно, не случайно.

– Там меня чуть не убили.