Next - Майкл Крайтон

Он завел двигатель и уехал.

В полдень Алекс Барнет вышла из своего кабинета в юридической фирме «Сенчури сити» и отправилась домой. Идти ей было недалеко, — она и ее восьмилетний сын Джем и занимали квартиру в доме на Роксбери-парк. Джеми простудился и не пошел в школу, и по просьбе Алекс за ним сейчас присматривал ее отец.

Отца она нашла на кухне, где он готовил макароны с сыром. Когда Джеми болел, это было единственное блюдо, которое мальчик ел.

— Как он? — спросила Алекс.

— Температура спала, но сопли все еще текут и кашель не проходит.

— Он проголодался?

— Только что. Сказал, что хочет макароны.

— Это хороший знак, — сказала она. — Помочь тебе?

— Да нет, — помотал головой отец, — я уже почти закончил. Тебе не следовало возвращаться домой.

— Я знаю. Папа, судья объявил свое решение.

— Когда?

— Сегодня утром.

— И что?

— Мы проиграли.

Отец продолжал мешать макароны.

— Мы проиграли вчистую?

— Да, — ответила она, — мы проиграли дело по всем пунктам. Тебе отказано в праве на твои собственные ткани. Они признаны «биологическими отходами», которыми университет с твоего согласия мог распоряжаться по собственному усмотрению. Суд заявил, что с того момента, как эти ткани покинули твое тело, ты утратил на них все права, и университет мог делать с ними что угодно.

— Но они снова вызвали меня…

— По словам судьи, разумный человек сразу понял бы, что ткани отбираются для коммерческого использования. Поэтому, дескать, твое молчание было истолковано как согласие.

— Но ведь они сказали мне, что я болен!

— Все наши аргументы были отвергнуты, папа.

— Они лгали мне!

— Я знаю, но, по мнению судьи, поощрение медицинских исследований является составной частью прогрессивной социальной политики. Если признать сейчас твои права, это якобы окажет парализующий эффект на прогресс медицинской науки. Судья объясняет свое решение заботой об общественном благе.

— Да при чем тут общественное благо! — вспылил отец. — Я был на волосок от того, чтобы стать богачом. Подумать только, три миллиарда долларов!

— Университетам нужны деньги, папа, а судья, в сущности, поступил так же, как поступали все судьи Калифорнии на протяжении последней четверти века, с тех пор, как в 1987 году было принято решение по делу Мура. Я тебе рассказывала: тогда, как и в твоем случае, суд постановил, что его ткани являлись «биологическими отходами», на которые он не имел никаких прав. И это решение рассматривалось в качестве прецедента на протяжении более чем двух последних десятилетий.

— Что же будет теперь? — спросил отец.

— Мы подадим апелляцию, — ответила Алекс. — Дело совершенно безнадежное, но без этого мы не сможем обратиться в Верховный суд штата Калифорния.

— А когда мы туда обратимся?

— Через год.

— У нас есть шансы выиграть? — спросил отец.

* * *

— Никаких, — проговорил Альберт Родригес, повернувшись в крутящемся кресле к ее отцу. Он в сопровождении еще нескольких адвокатов Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе заявился в офис Алекс на следующий день после того, как суд вынес решение по делу ее отца. — У вас нет никаких шансов выиграть дело, мистер Барнет.

— Я удивлена тем, с какой уверенностью вы предвосхищаете возможное решение Верховного суда Калифорнии, — сказала Алекс.

— О, я понятия не имею, каким будет его решение, — ответил Родригес. — Я просто сообщаю вам, что вы проиграете в любом случае, какое бы решение ни принял суд…

— То есть как? — вздернула брови Алекс.

— Университет — государственное учреждение. Совет управляющих готов от имени штата Калифорния забирать клетки вашего отца в порядке принудительного отчуждения, то есть без его согласия.

— Что-о? — изумленно моргнула Алекс.

— Объясняю: даже если суд примет решение о том, что клетки вашего отца действительно являются его собственностью, что, на мой взгляд, маловероятно, штат все равно получит их, воспользовавшись предусмотренным законодательством правом государства на принудительное отчуждение частной собственности.

— Но принцип принудительного отчуждения собственности введен в законодательство для тех случаев, когда возникает необходимость в строительстве, школ, дорог…

— Главный смысл этого принципа заключается в обеспечении общественного блага, так что в данном случае его применение будет вполне обоснованным и логичным. Штат может это сделать и сделает, — отрезал Родригес.

Ее отец смотрел на него, как громом пораженный.

— Вы шутите? — спросил он.

— Нисколько, мистер Барнет. Это вполне законная форма отчуждения собственности, и штат воспользуется ею.

— Вы пришли сюда для того, чтобы сообщить мне именно это? — осведомилась Алекс.

Родригес пожал плечами:

— Мы решили, что будет правильно прояснить вам ситуацию, — на тот случай, если вы решите судиться дальше.

— А вы предлагаете нам отказаться от претензий?

— Будь я на вашем месте, то поступил бы именно так, — ответил Родригес.

— Прекращение процесса сэкономило бы государству значительные суммы, — вставил один из его свиты.

— Оно бы всем много чего сэкономило, — добавил Родригес.

— И что вы готовы предложить нам взамен на отказ от претензий в суде?

— Ничего, мисс Барнет. Боюсь, вы меня не совсем правильно поняли. Мы не торгуемся с вами и не предлагаем вам сделку. Мы просто информируем вас о существующем положении вещей, чтобы вы могли принять осознанное и наиболее разумное решение.

Фрэнк Барнет громко откашлялся:

— То есть вы хотите сказать, что, невзирая ни на что, забрали клетки моего организма, невзирая ни на что, продали их за три миллиарда долларов и, невзирая ни на что, намерены оставить себе все деньги?

— Сформулировано без обиняков, но вполне точно, — сказал Родригес.

На этом встреча закончилась. Родригес и его свита откланялись, поблагодарив Алекс за то, что она уделила им время, и ушли. Алекс кивнула отцу, молча извинившись, и вышла следом за адвокатами. Сквозь стеклянную перегородку Фрэнк Барнет видел, как разговор между ними возобновился в коридоре.

— Вот ведь ублюдки! — не сдержался он. — Господи, в каком мире мы живем!

* * *

— Вот и я часто задаю себе тот же самый вопрос, — послышался голос за его спиной. Барнет обернулся.