Пляска на плахе. Плата за верность - Марина Баринова

Артанну удивил его вопрос. Она полагала, что гацонец примется выспрашивать о шрамах, войне с рундами, о лорде Рольфе, наконец. Но вагранийка никак не ожидала, что Сефино Ганцо окажется любителем древней истории.

— Это было слишком давно, синьор. Откуда мне знать, как обстояли дела на самом деле?

Купец отправил в рот тонкий ломоть вонючего сыра, отчего-то считавшегося деликатесом в Бельтере. Артанна отметила определенную тягу Ганцо ко всему бельтерианскому — то ли дань моде и партнерству с восточными негоциантами, то ли в гастрономическом плане Ганцо просто был извращенцем. Ничем иным его привязанность к смердевшему тухлятиной сыру наемница объяснить не могла. Тем временем, этой вонью пропитался не только весь шатер, но даже одежда Сотницы.

— Разумеется, я это понимаю, — помедлив, сказал купец. — Однако дело в другом. Видите ли, я интересуюсь вагранийской культурой — изучаю мировоззрение, ценности, обычаи… Но, поскольку ваш народ крайне замкнут, мне приходится понимать его через отношение людей к уже известным событиям. Таким образом, фольклор стал для меня едва ли не единственным источником знаний.

— Вот оно что. Но почему именно вагранийцы, синьор Ганцо?

Купец пожал плечами:

— Людям свойственно тянуться к неизвестному.

Наемница усмехнулась и подняла глаза на гацонца, ожидая новых вопросов.

— Руфал, определенно, был неоднозначной личностью, — рассуждал Ганцо. — И, безусловно, самым известным вагранийцем в истории материка. И потому мне интересно, какая память о нем живет среди его потомков.

— Не самая лучшая, как вы можете судить, — ответила Артанна. — Он умудрился стать первым и последним королем. Был возведен на трон и свергнут своим же народом — весьма красноречивая характеристика, не находите?

Ганцо хитро прищурил глаза:

— Но все же он стал королем. Единственным — и это за всю многовековую историю государства!

— В Ваг Ране… Не любят идею единовластия, — осторожно ответила наемница. — Особенно после правления Руфала.

— Но, подумайте, какой же замечательной личностью он должен был быть, раз умудрился достичь таких высот.

Артанна заметила, что Сефино увлекся беседой не на штуку — настолько, что позабыл о недоеденной птице.

— Неоднозначной — уж точно, — ответила она. — Однако в Ваг Ране его имя проклято. Несмотря на все благие деяния и свободу от рундов, которую он дал людям, Руфала считают узурпатором, выжившим из ума под конец правления. К тому же, если судить по дошедшим до потомков записям, продавшего душу Арзимат в обмен на могущество.

— А что вы сами о нем думаете?

Наемница пожала плечами.

— С некоторых пор я предпочитаю думать только о живых, синьор Ганцо. От мертвых королей мне проку мало.

— И все же?

— У меня предвзятое отношение к этому вопросу. Едва ли я люблю рундов сильнее покойного Руфала, — Артанна многозначительно кивнула на исполосованную шрамами руку.

— То есть вы поддерживаете резню, которую он устроил?

— Как бы вы поступили на его месте, уважаемый синьор? Представьте: вы столетиями мирно живете на своей земле, но внезапно на ваш народ нападают другие люди — чужие, агрессивные, убивающие ваших детей и братьев. У вас отнимают все и превращают в рабов. Так проходят десятилетия. Но вдруг находится один отчаянный человек, которому каким-то чудом удается сплотить вокруг себя людей и вдохновить их на сопротивление. Как по-вашему, синьор Ганцо, можно ли осуждать его за то, что он отвоевал свободу для своего народа?

— Но, насколько я знаю, проклят Руфал был совсем не за это.

— Да, согласно легендам, он повелел построить в Рантай-Толле храм в честь Проклятой, якобы, и подарившей ему силу. Как по мне, пусть бы понатыкал этих храмов по три штуки в каждом городе, если бы это и дальше помогало сохранять порядок, — Артанна с улыбкой встретила удивленный взгляд купца. — Как бы то ни было, Руфала помнят именно за инакомыслие и зверства, которые ему приписывают в большом количестве. Причина тому, полагаю, кроется в том, что нынче в Ваг Ране почитают Хранителя, а это предполагает воинственное отношение к любому упоминанию о его проклятой дочери. Меня же эти религиозные дрязги не волнуют.

Переварив услышанное богохульство, Ганцо подавил отрыжку и жадно присосался к кубку.

— Крайне интересная позиция. Признаться, мне впервые довелось столкнуться со столь необычным взглядом на эту легенду. — Купец жестом велел налить еще вина, и тощий Энцо тотчас очутился подле него с кувшином. — Скажите, Артанна, вы верите, что Руфал в действительности получил силу от самой Арзимат?

— Я не верю в богов, синьор. Ни в хороших, ни в плохих, ни в проклятых. Думаю, что та великая сила, которая ему якобы досталась, не имела ничего общего с божественной сущностью.

— И кем же он тогда, по-вашему, был?

Вагранийка задумалась.

— Полагаю, очень могущественным колдуном, — наконец заключила она.

Гацонец вскинул кустистую бровь.

— Вот как?

— Это наиболее разумное объяснение. Я не церковная крыса, не ведунья и не маг, и потому мое мнение ничего не стоит. Но все же мне кажется, что его сила просто долгое время спала и пробудилась лишь после того, как он испытал серьезное потрясение. В легендах говорится, что на глазах Руфала рунды вырезали всех его детей, и лишь после этого Арзимат, якобы, предложила ему, раненому и сломленному, сделку. Могущество в обмен на почитание, — углубилась в размышления наемница. — Должно быть, эмоции, которые он испытал в тот момент, и стали толчком к выходу его силы. Кроме того, ничем иным я не могу оправдать столь значительную мощь, сосредоточенную в руках одного человека, — ведь, согласно легенде, он сдвинул горы, отрезавшие Ваг Ран от Рундкара, всего за одну ночь. Впрочем, история знает о деяниях великих колдунов еще со времен Древней империи — на эту тему написано множество трактатов, и последствия их свершений дошли даже до нас. Правда, лежат они в руинах. В такое объяснение я готова поверить, поскольку колдуны, хоть и редко, но все же рождаются среди людей. Но боги… Высшие сущности, обитающие одновременно повсеместно и нигде, обладающие силой, способной в одночасье решить судьбу целого материка… Нет, синьор Ганцо, это уже чересчур.

Купец взмахнул рукой, приказывая убрать птицу и принести сладости. Артанна подумала, что могла несколько отбить у его аппетит своим неуместным скепсисом. А ведь ничто не предвещало.

— Я начинаю понимать, почему вы выбрали эту профессию, — проследив за ловкими движениями слуг, сказал гацонец. — Вас явно привело к этому излишнее свободомыслие. Ведь не жажда наживы, в самом-то деле?

— Увы, на корабли женщин не берут, — усмехнулась вагранийка. — В пираты податься не вышло. Пришлось искать занятие на суше.

— Ваше стремление давать логичное объяснение непостижимым вещам вызывает уважение, — продолжил купец. — Мне, не буду лукавить, было приятно встретить столь критично настроенный ум. И потому я хочу дать вам совет, Артанна.