Новая Луна - Йен Макдональд

Наружная дверь распахивается.

Управляя серводвигателями жесткого скафандра, Цзиньцзи запускает его в быстрый, прыгучий бег. Система безопасности узнает, что кто-то открыл шлюз и забрал скафандр. Они не поймут, кто это сделал, куда направился и как быстро. Они разберутся, но к тому моменту Лукасинью уже войдет в другой шлюз, который наполнится воздухом, сбросит скафандр и затеряется в толпах Жуан-ди-Деуса.

Не такой уж ты умный, пай.

Лукасинью выходит из шлюза Жуан-ди-Деуса и едет на лифте в деловую часть города. Скафандр развернется и самостоятельно трусцой побежит обратно в Боа-Виста. Аварийные скафандры слишком ценны, чтобы раскидывать их по Морю Изобилия. Однажды от него может зависеть чья-то жизнь. Проткнуть символом лунной гонки герметичное плетение оказалось почти так же трудно, как натянуть на себя тугое скаф-трико. Лукасинью нарушил целостность скафандра. Лучше уж не надо, чтобы однажды от него зависела чья-то жизнь… Уж точно не его собственная. Нет, Лукасинью Корта рассчитывает, что это был последний раз, когда он побывал на поверхности.

Жуан-ди-Деус — город, сделанный наполовину; здесь повсюду необработанный камень и низкие балочные перекрытия, а проспекты и квадры тесные и узкие. Вентиляционные двери спазматически дергаются, солнечная линия мигает. Воняет дерьмом и немытыми телами, системы жизнеобеспечения работают на пределе возможностей. У воды привкус батареек. Слишком много людей, суетливых людей. Вечно кто-то оказывается впереди, загораживает путь. Кто-то тыкает тебя локтями, дышит тебе в затылок, является, точно призрак, из облака парящих фамильяров. Указатели и вывески, рекламные листовки и граффити — все на португальском. Жуан-ди-Деус — Гелий-вилль, город на фронтире. Город, построенный компанией для своих, и потому Лукасинью здесь не останется.

— Будь ты моим отцом, что бы сделал? — спрашивает Лукасинью у Цзиньцзи.

«Я бы заморозил твои счета».

Итак, Лукасинью отправляется на станцию, а не в принт-мастерскую модной одежды.

Скаф-трико — обычная вещь в Жуан-ди-Деус, даже приемлемая. На Центральном вокзале Меридиана двадцать голов успели повернуться к тому моменту, когда он добирается до главного лифта, ведущего вверх, на проспект Гагарина. Надо бы сменить этот наряд на что-то другое, пусть Лукасинью и носит его элегантно. Может, он сумеет всех убедить, что это такой новый микротренд? 1950-е — это уже прошлый месяц. Шик рабочего-поверхностника. Синие воротнички — вот в чем соль: такие честные, такие современные. Он меняет походку на более броскую, от бедра, с самодовольным видом. Ему хорошо. Он кое-чего добился. Все дело в том, что Боа-Виста его не удержал и семья не удержала. Все дело в том, что он сбежал благодаря собственному уму и крутости. Все дело в том, что он свободен. Все дело в том, что он вернулся. Это даже не «кое-что». Это много что! Лукасинью Корте не просто хорошо; он отлично себя чувствует.

Официант в кафе не может не пялиться на Лукасинью, пока тот заказывает вейпер и мятный чай и вытягивается в кресле. Дело в наряде или в мышцах внутри него? Лукасинью выгибает спину, чтобы напрячь мышцы живота, раздвигает ноги, чтобы похвастаться бедрами. Он любит, когда на него глядят. Я богатый сыночек в скаф-трико. На мне эта штука классно смотрится, но сам я тебе не по карману.

Лукасинью зажигает кончик вейпера и вдыхает. ТГК прохладными витками уходит в горло. Он чувствует, как внутри все расслабляется, как зарождается улыбка. Он потягивает чай из стакана и просит Цзиньцзи вывести на линзу каталог «Бой де ла Бой». К моменту, когда Лукасинью заканчивает составление гардероба, его охватывает приятный кайф. Цзиньцзи отправляет заказ в принт-мастерскую. Тот немедленно возвращается.

«В оплате отказано».

Лукасинью рушится с высот, на которые воспарил. Падение долгое и завершается тяжелым ударом.

«Твой счет заморожен», — сообщает Цзиньцзи. Болезненная яма открывается в желудке у Лукасинью, полная вращающихся зубастых шестерней. Он вздрагивает, ахает, а потом озирается, чтобы проверить, не заметил ли этого кто-нибудь. Мимо жужжат моту, толпы продвигаются по проспекту Гагарина в сени деревьев. Никто-никто не знает, что в один миг он превратился из Дракона в попрошайку. Нет денег, у него нет денег. Он никогда не знал безденежья. Лукасинью не понимает, как себя вести, если у тебя нет денег.

Пальцы Лукасинью нащупывают украшение, которое Абена Асамоа вставила ему в ухо. «Когда тебе понадобится помощь Асамоа; когда не будет другой надежды, когда ты окажешься в одиночестве, обнаженный и беззащитный, как Коджо…» Он вертит серьгу, наслаждаясь слабой болью, которая появляется от того, что металлическая штуковина тревожит незажившую рану. Нет. Он пока что не отчаялся до такой степени. Он Лукасинью Корта; он наделен шармом, красив и сексуально привлекателен. С такими данными можно чего-нибудь добиться.

Четыре цифры на его чибе огромны и замечательны. Они представляют собой целый мир: воздух, вода, углерод, данные. От Четырех Базисов его не отрежут. Люди, которым приходится работать, платят за воздух и данные. У семейства Корта все это налажено. Он может дышать, он может пить, он подключен, у него есть углеродное довольствие. Исходя из этого, и надо планировать следующий шаг. В квартиру ему нельзя. Отцовские эскольты, скорее всего, уже там. У него есть друзья, у него есть аморы, у него есть места, куда можно отправиться. Ему нужны одежда и жилье.

Надо залечь на дно. Ага. Вот оно что. Отец может отследить его через сеть. Значит, Цзиньцзи должен уйти. В животе и паху Лукасинью все сжимается от страха. Вне сети, отключенный. Он колеблется, прежде чем прошептать слова, которые вырубят Цзиньцзи. Это социальная смерть. Нет, это выживание. Наверное, отец уже определил его местонахождение по неудавшейся оплате. Контрактные охранники, возможно, уже в пути.

Надо заплатить за вейп и чай.

Нет, не надо за них платить. Он может сделать то же самое, что в Боа-Виста и Жуан-ди-Деусе — просто уйти. Что сделает официант? Проткнет его ножом? Призовет толпу? Он по-прежнему Корта. Хоть пальцем тронь одного Корту, и остальные тебя зарежут. На Луне нет преступлений, нет краж, нет убийств. Есть только контракты и переговоры.

Лукасинью выбирается из кресла и неспешным шагом идет через проспект Гагарина. Даже в своем флуоресцентном розовом скаф-трико он исчезает в толчее людей, машин и ботов. Еще несколько шагов, и он под деревьями. Не оборачивайся. Никогда не оборачивайся. На ходу он отделяет Цзиньцзи от команд и стандартных программ, отсекает подсоединения и выключает утилиты одну за другой, пока над его левым плечом не остается пустая оболочка. Люди делаются подозрительными, когда своим дополненным зрением не видят фамильяра.

По обе стороны от него вздымаются стены квадры Ориона; ярус за ярусом, уровень за уровнем, огни и неоновые вывески; латинские, кириллические, китайские неонки. Отключение Цзиньцзи сняло с мира слой дополненной рекламы, но остались физические экраны и миленькие кавайные анимации, обращенные к нему. Один в Меридиане, без единого битси на отпечатке большого пальца. Как бедняк. Только вот у него есть друзья наверху, среди огней в стенах мира. Так что на самом деле он не такой, как бедняки. На хрен бедняков. Надо действовать.