Грозный идол, или Строители ада на земле - Анатолий Эльснер

Она огорченно закачала головой и, схватив грабли, зацепила ими сено и потянула куда-то по направлению к ожидавшим завтрака коровам. За ней бежали маленькие дети с криком «Бабуся, бабуся, молочка!..»

На крышах некоторых домов, как и в былые дни, стояли на коленях группы женщин и стариков, но в их глазах, устремленных к небу, светились грусть и недоумение, а лица выражали беспокойство и как бы растерянность, точно они искали в небе кого-то и не находили его больше. Небо закрыло перед ними свое светлое царство, а недра ада выдвинули и расставили по земле истуканов с надписью «чудотворцы». Тем не менее, колокол долгое время напрасно потрясал воздух звоном: жители упрямо не хотели идти на приглашение великого Лай-Лай-Обдулая. Однако же можно было видеть, как кое-где, стараясь скрыть свои лица и согнувшись, как люди, совершавшие гадость, брели по дороге к «богу» одинокие женщины, а иногда за ними, как идущие на веревочке бычки, и мужчины: в этих случаях слабые существа оказываются достаточно сильными, чтобы вести человека прямо в лапы черта. Надо сознаться, что и в Зеленом Раю, как вообще на земле, не все люди были одинаково честны, простодушны и бесхитростны, а только прежде худшие свойства свои они старательно скрывали, но вот под звон колокола Лай-Лай-Обдулай как бы говорил людям: «Придите ко мне лукавенькие, жаждущие тьмы и завистливые к достоинствам добродетельных, я дам вам власть помрачать дух людей, и бесы суеты в вашем сердце возлиликуют». Начальник веры и школ, Парамон, умел понимать дьявола и незаметно начал подбирать себе из обитателей Рая прозелитов новой веры идолопоклонства. Очень многие, и в особенности женщины, прониклись скоро мыслями, которые в их умах приняли такую форму: Бог высоко сидит и не услышит, а с «чудотворцем» приятно побалакать о том о сем, и он к тому же удостаивает животом разговаривать с просителями — свистит и смеется. Конечно, Парамон, делая все это, очень хорошо понимал, что, чтобы оплести обитателей Рая цепями рабства, надо сначала между Богом и человеком установить ширмы — духовную администрацию из чудотворцев и святых, и когда люди станут преклоняться перед размалеванной куклой, они будут снимать шапки и перед всяким земным начальником. Сумев подыскать из всей деревни несколько десятков людей, нашедших особенную приятность в новой вере и каждое утро отправляющихся преклониться перед великим Лай-Лай-Обдулаем, Парамон навербовал себе свиту из десяти человек.

Это были самые большие глупцы, которых можно было только отыскать в Зеленом Раю, люди с медными лбами, но с сильными мускулами и тяжелым кулаком. Обитатели Рая назвали их Черным Десятком. Говорили, что они хранили под своим платьем дубины и ножи. Они, собственно, были более нужны «начальнику Рая» Василию, так как его роль заключалась в осуществлении замыслов Парамона посредством страха и физического воздействия. Надо было добиться от обитателей Зеленого Рая признания властей, полного пренебрежения к божеству прадеда Осипа — голосу совести, постепенного отступления от второго божества — правды — в пользу новой заповеди: «так начальники приказывают» и, наконец, самое важное, заставить отдавать плоды своих трудов в общее казнохранилище — в дом Петра. Осуществить все это представляло большие трудности, так как большинство крестьян совершенно не хотели признавать ни великого Лай-Лай-Обдулая, ни Демьяна с его сыновьями, ни их права отнимать у них плоды их работ.

Солнце продолжало величественно подыматься, а обитатели Рая с тревогой в лице расхаживали по своим садикам, неохотно принимаясь за разного рода работы. Она валилась из рук, так как всех терзала мысль, что все, что земля родит, «начальники» могут отобрать.

— А я вот не пойду сегодня в поле, и завтра, и никогда не пойду, — с раздражительным видом проговорил молодой крестьянин со светлыми, как лен, волосами, острыми чертами лица и выпуклыми, как у зайца, светлыми глазами.

Проговорив эти слова, он бросил косу, с которой шел куда-то из домика, так что она зазвенела, и, скрестив на груди руки, стал неподвижно смотреть в одну точку.

— Как так, Никита, не пойдешь? — проговорила невысокая женщина с ребенком на руках, который жадно сосал ее грудь. — Намедни Сафрон вот объявил, что не станет работать, да Федот третьего дня говорил: баста, не хочу кормить Лай-Лай-Обдулая, и без того брюхо толстое…

Она звонко захохотала, запрокидывая голову и выставляя полные груди, по которым карабкался крошечный гражданин Зеленого Рая, как по несокрушимым утесам. Фраза эта далеко прозвучала по соседним садам, и с разных сторон послышался хохот.

— Вот и совершенная правда, — раздался голос какого-то крестьянина, — и я так точно думаю: не надобно нам работать больше…

Раздался звон брошенной на землю косы.

Женщина, улыбаясь и показывая белые зубы, продолжала:

— Так вот, Никита, милый, должен ты идти по этому самому…

— По чему — по этому самому?

— Начальнички теперь развелись и для ослушников у них есть на то… палочки и кнутики.

Черные глаза женщины сверкали и смеялись, и она опять закинула голову, раскрывая красные губы, и опять по ее грудям стал карабкаться маленький гражданин, как по скалам. Теперь вокруг нее стояли слушатели: крестьяне и крестьянки с косами и серпами в руках, собравшиеся в поле.

— Ульяна, — закричал Никита, сверкая своими выпуклыми, как у зайца, глазами, — ты что это болтаешь…

— То и болтаю. Начальника веры слушал ты — ась? Солнце, говорит, и то несвободно: как ему заказано, так и ходит вокруг земли, а вы — людишки, для которых кнутики припасены у нас. Так вот это самое — слышал — ась?

Она прищурила черные глаза, склонив голову набок, и лицо ее смеялось. Ее муж, Никита, с минуту стоял в задумчивости и потом раздраженно проговорил:

— Так пусть пропадают и мой виноградник и поле — не буду работать, не хочу, и даже это большой стыд для нас — работать подневольно…

— Да ведь поле-то так покидать грех — это первое будет, а начальники с топориками — это особь статья. Как полагаешь, Никиточка мой, кнутики кусаются — ась?

Она опять склонила к плечу голову, а маленький гражданин стал колотить по ее грудям кулачками с таким ожесточением, точно это были две неприятельские башни.

— Так вот что я сейчас сделаю, Ульяна…

Он поднял косу с земли и, держа ее над головой, продолжал:

— Положу ее на руки Лай-Лай-Обдулая… Пусть сам и сеет, и косит, и собирает виноград… Я ему не прислужник, этакой кукле, очень надо…

Вокруг раздался хохот стоящих крестьян и среди смеха короткие фразы:

— Во-во — чудотворцу в самый раз!

— Только хохочет брюхом это, а работы никакой…

— Коли чудотворец, пусть скажет слово такое: коса сойдет с небеси и сама заходит по полю… А нет — чурбан он из дерева — так я понимаю…

— Вот что, милые человеки, — заговорил вдруг Вавила, неожиданно появившийся среди толпы с перевязкой на лице, — пойдем и побросаем косы к ногам чудотворца, чтобы не было для нас такой обиды…