Грозный идол, или Строители ада на земле - Анатолий Эльснер

— Глупо говоришь, племянничек, не люблю я этого… Посек твою девку… не говорю, что невеста твоя… не кто иной, как великий чудотворец… Чудо такое явил, и черные духи постегали ее малость. Непутевая девка и языком ядовитым пророчит… Постегать надо было, что и говорить… Да опять не наша — духоборская она и к себе пускай идет… Не хочет чудотворец, чтоб женился ты, — я вопрошал… Гневается великий наш Лай-Лай-Обдулай. Смотри, и тебя постегает…

Здесь Парамон испугано остановился, пораженный видом Алексея.

С каждым словом старика он все более бледнел и, сделавшись совершенно белым и засверкав глазами, сделал резкое движение, как бы желая броситься и задушить начальника веры.

— Скорпион ты, а не дядя, и больно кусаешь мое сердце… Проклятый, что ты наговорил? Ты глумливо смотришь, и смех, и слова льются вместе, и со смехом говоришь, что постегал Бог… Не верю я, человеки это были спрятаны тобой, проклятый… Смотри, что ты сделал языком своим — она умрет…

Он опустил голову, глядя на свою невесту… Лежа в траве, девушка вздрагивала всем телом, и по мертвенно-бледному лицу ее катились слезы.

— Проклятый!..

Алексей выставил ногу, протянул руки и наклонился телом вперед, как человек, желающий броситься на кого-то, но прежде, чем это могло последовать, Парамон издал какой-то свист, и в один момент между стариком и юношей появились несколько человек с палками. Между ними, как генералы, окруженные свитой, стояли Петр и Василий. Последний, грозно нахмурив брови, пристально уставил свои черные глаза на Алексея и сказал:

— Ты бунтовщик, как я вижу… ага, я с тобой расправлюсь…

— Что вы все, взбесились, что ли? — проговорил Алексей, глядя поочередно на трех братьев. Парамон усмехнулся себе в бороду и что-то шепнул Василию.

— Расправлюсь, — ответил шепотом последний и, кивнув головой брату, снова с грозным видом обратился к юноше.

— Дурак ты есть, по моему рассуждению. Кто перед тобой стоит, а? Посмотри хорошенько. Да сам начальник Зеленого Рая. Вот как! А ты неуважительно отзываешься… Дрянь ты…

— Повторяю опять — все в Зеленом Раю взбесились и ты тоже, если говоришь, что я, свободный человек, — дрянь, — вскричал Алексей.

— Ты большая дрянь, — с серьезным видом ответил Василий, — и свободы никакой нет. Похерил, похерил ее великий Лай-Лай-Обдулай. А я для тебя, чучело гороховое, бог… Что ты тут говорил и твоя девка — одна глупость и похлестать вас обоих не вредно вышло бы. Эй, связать его и девку тож…

Алексея повалили и в один момент он был опутан веревками. Ужасный крик вырвался из его горла, но его рот чем-то завязали, и вот свободный гражданин Зеленого Рая сделался безгласен и неподвижен, как труп. В глазах его выражалось страдание и как бы безумие: он видел, как его невесту стали привязывать к стволу тополя.

— Племянничек, милый, вот каков братец мой, — осерчал сразу, не то что я, — слащаво-ласковым голосом говорил Парамон, в то время как Алексея несли по горе к новым постройкам. — Ничего не поделаешь, миленький, как ни крути головой-то, власти на земле — боги… умей почитать власть всякую — как Бога, так ровно и начальника веры, меня, собственно… Вот оно в Раю Зеленом будет и весело, как в России, примерно… Оттуда, собственно, и наука ко мне пришла… по книгам больше… Не хочет чудотворец великий девицы этой… порченая она… а нам-то надо благолепных, покорливых… Не серчай, миленький… подыщу… Такая девка будет горячая — одним словом — кобылица… Садись на нее верхом и только покрикивай: эй, не брыкайся… Я сам, племянничек, люблю бабенок этих… да вот Бог несуразным сотворил… воротят морды бабенки-то… Да уж ничего… для начальника веры всякое зеленое деревце расставит веточки свои, и полезай, значит, ворон старый в гнездышко… Что вытаращил глаза, дурак… Думал, что Парамоша только с богом беседует… Не знаешь ты меня, глупый человек… У меня в душе сто бесов и один черт — все воют… Так пойми ты, каково мне-то… Оно и так рассуди: Господь, сотворив женщину, благословил, собственно, нас на распутство… вот Парамоша и облюбовал кобылиц горячих… Ну, прощай, миленький, прощай… Тебе полагается арест за бунт, значит… Крамольников завсегда этим, собственно, смиряют во всех царствах — арест и кнутик, а потом и головку можно чик-чик… Будет жив Парамоша, уж он введет порядки… Ну, прощай, прощай… Га, что за крик…

Парамон остановился на месте, прислушиваясь, в то время как его жертву несли дальше, к новым строениям.

«Лихо-лихо хлещут бунтовщиков-то… молодец Черный Десяток… правительство радуется… из книг-то я вычитал, что мы и особливо я — правительство… Сладко постегали, так сладко, что сам чудотворец улыбается… Гей, бейте крамольников… Лихо!..»

Рассуждая сам с собой таким образом, он все смотрел в сторону, где находилось Дерево совещания. Оттуда в паническом ужасе бежала толпа — почти все обитатели Зеленого Рая, — и Парамон видел свой Черный Десяток, мчавшийся за ней с бичами в руках. «А вон он, мой бык Герасим-Волк… Хорошо, мой дурак… так, так, пусть почитают чудотворца и Парамошу особливо…»

Действительно, впереди Черного Десятка бежал великан, испуская ужасные звуки и щелкая длиннейшим бичом по спинам и головам свободных жителей Рая. Пронзительные вопли и крики ужаса носились в пространстве, делаясь все более громкими и отчетливыми.

Парамон медленно шел обратно к деревне, испытывая наслаждение победителя. Его желания начинали сбываться, с каждым днем он как бы вырастал в своих собственных глазах, фигура его, закутанная в черное монашеское одеяние, делалась как бы величественнее, и он все более начинал пугать воображение кротких жителей Зеленого Рая. Чувствуя, что растет, он радовался и, с видом грубого фигляра, обращался с благодарностью к небесам. Мечтания его все более расширялись по мере успеха, и теперь он мысленно видел себя владыкой маленького народа, при виде которого люди сгибают спины, виновные, падая на колени, целуют руки его, а он только покрикивает «арестовать», или «в тюрьму и заковать в кандалы злодея», или «высечь перед всем народом розгами». До этого, однако же, было далеко: дух свободы продолжал еще веять над Зеленым Раем, и рассеять его было не так легко. Существовало и еще препятствие в лице его отца и братьев, и главным образом — властолюбивого Василия; необходимо было всех одурачить и из Василия сделать грозного для обитателей Рая палача и сгибающегося перед его волей — автомата. Своим главным помощником он считал не брата, а безгласную куклу — чудотворца. Лай-Лай-Обдулай творил поистине чудеса: пугая воображение людей, вербовал для Парамона различных глупцов и дур, распространяющих суеверие, а идолы из дерева и идолы-люди всегда взаимно пожимают руки друг друга, совершая молчаливый союз для превращения человечества в баранов. Парамон знал из книг и по рассказам изгнанников из России, Персии и других стран, что таким именно образом маленькие свободные общества слагаются в народы рабов, над которыми царят различные властелины-обманщики и палачи. И вот Парамон, внутренне наслаждаясь, стал мысленно выплетать целые сети обманов, в которые непременно должны будут запутаться обитатели Зеленого Рая, а потом, когда в их умах воцарятся тьма и суеверие, они сами согнут спины для ярма и цепей, и будет он стричь своих овец сколько и когда угодно, и воцарится порядок и мир под его единой властью. Его создание, милейший прислужник его Лай-Лай-Обдулай, порабощая людей, как плодовитая женщина, родит для Зеленого Рая много сыновей и дочерей — маленьких Лай-Лай-Обдулаев — богов и богинь. И на каждом перекрестке — рожа святого, и в каждом доме — священная кукла, творящая чудеса. Кукла из дерева, и намалеванный святой, и женщины-пророчицы, властелины-люди — все это тираны и поработители народа, превращающие мир в ад и людей — в мучеников, и Парамон, зная все это, веселился в душе своей.