Удача гения. От обслуги до пророка: как изобрели высокое искусство - Мария Санти

лишен голоса и умения играть на кифаре. Пикантная деталь: в случае победы Фамирид хотел совокупиться с каждой из муз. Софокл самолично играл в постановках главную роль.

Старшая дочь Мнемозины и Зевса, муза эпической поэзии Каллиопа, была матерью Орфея. Обычно ее изображают с вощеной табличкой и стилосом.

Клио – муза истории, мать Гиацинта. Ее можно узнать по развернутому свитку.

Мельпомена, мать сирен, может держать трагическую маску.

Полигимния – муза гимнов.

Талия – муза комедии, ее атрибуты – комическая маска и пастуший посох.

Терпсихора – муза танца, изображается с черепаховой маленькой лирой.

Неизвестный последователь Караваджо. Смерть Гиацинта, XVII век. Музей искусства Томаса Генри, Шербур

Эвтерпа – муза лирической поэзии, исполнение которой она сопровождала игрой на флейте.

Эрато с кифарой – муза любовной поэзии.

Урания – муза астрономии, образованный художник вручит ей небесную сферу и циркуль.

Каждая из них однажды была придумана, так что Лупичини действовал в правильном направлении. Музы живописи, как мы уже отмечали, в античности не было.

Аполлон первым натянул сову на глобус, он был первым пластическим хирургом.

«Аполлон перевернул назад их лица и, собрав со всех сторон концы кожи в одно место, которое теперь называется животом, завязал их, как кисет, оставив отверстие, которое теперь принято называть пупком. Он сгладил также большинство других морщин и устроил грудь при помощи орудия вроде того, которое употребляется сапожниками, когда они на колодке разглаживают морщины кожи, и оставил только несколько складок возле самого живота и пупка на память о каре, когда-то постигшей их»[44].

Если художник XVI века написал красивого парня или красивую девушку, или сразу обоих, это скорее про то, как приятно заниматься с ними любовью, нежели про вечные истины бессмертной красоты.

Физиология восприятия

Насмотренность – это чувственный опыт. Если раз в неделю в течение года вы будете ходить на выставки, то начнете смотреть на картины иначе. Насмотренность и рациональное мышление стимулируют друг друга. Проговаривая, вы больше понимаете. Прочитав о картине, дольше на нее смотрите, больше замечаете, и у вас формулируются новые мысли. Художественный вкус – это процесс, а не инструмент, не единожды достигнутое состояние, а вечно растущий куст результатов.

Ходить по выставкам ногами гораздо полезнее, чем кажется, потому что процесс блуждания ума, когда идеи всплывают неожиданно в самых неподходящих местах, является такой же частью постижения, как и сосредоточенное чтение. Когда, гуляя по выставке, вы больше наслаждаетесь собой в этом пространстве, в этой форме досуга, просто не кричите об этом.

Если вы читаете книги по искусству, вы уже «хотите разобраться», даже если кажется, что вы все еще «ничего не понимаете».

Даже формат книги, которую вы прочитали, может влиять на представление об истории искусств. Веласкес может казаться ближе к Эль Греко и Гойе, если вы прочли книгу, посвященную испанской живописи. Тогда как он современник Рембрандта, им обоим было около сорока на тот момент, когда в Европе заключили Вестфальский мир. Физически невозможно рассматривать картину «саму по себе» – она всегда в контексте. Окруженная восхищенной толпой – одна. Среди работ того же художника – другая, а рядом с полотнами его сообщников – третья. Например, барочные образы «с надрывом» выглядят совсем иначе, если не разделять вложенный в них пафос.

Существует договоренность о бесконечности смыслов каждой картины и абсолютной однозначности трактовки дорожных знаков. Увидев прямоугольник в кружочке, водитель просто останавливается, он не философствует. При этом оказавшись перед цветочным натюрмортом, напоминающим жостовский поднос, человек может чувствовать, что он должен иметь свое мнение.

Чужие мнения могут направлять чувственный опыт зрителя и совершенно его изменять. Процесс рационализации отключить невозможно. Человек, переживавший критические ситуации, знает, что состояние «здесь и сейчас» включается само, когда сил остается мало и организм «запускает автопилот». И никакие тайны вселенной из-под мечтающего ума не вылезают, никакие сверхспособности не открываются. Человек просто собирается, потому что иначе он умрет. Вероятно, наши предки-охотники так и жили. «Осознанно» и недолго.

Не стоит переоценивать первое впечатление от картины, первый раз, как правило, ознакомительный. Если в этот момент вам в голову приходят только воспоминания, штампы, если вам нужно время, чтобы ощупать вещь интеллектом, если вы не знаете, что сказать, хотите отдохнуть и послушать других, чтобы сформировать хоть какое-то суждение – с вами-то как раз все в порядке.

Слово может заколдовать. Чтение текстов о живописи, изучение фактов из биографии, да и само знакомство с художником, способно перевернуть восприятие картины. Поэтому зрители ищут экскурсоводов, а кураторы стараются держать своих гениев подальше от публики.

Французы

Оставленная Гелиосом Клития села рыдать, поворачиваясь вслед за его колесницей. Через девять дней она превратилась в гелиотроп, но художники упорно заменяют его подсолнухом.

Нам может казаться, что каждый художник прошлого старался превзойти себя в каждой новой работе, но были живописцы, которые просто писали как все и ни к чему большему не стремились. Такой мастер, если и искал, то трафареты, которые позволят меньше работать в будущем. И нет, вопреки мечтаниям романтиков, за дверью утлой лачуги такого мастера не стоял обыватель с мешком золота и не говорил: «Только стань салонным, и оно твое». Самой этой битвы до конца XIX века не было.

Де ла Фосс. Клития, 1688 год. Версаль

Восемнадцатый век

Искусство рококо – это украшение быта, пикантная приправа к плотским удовольствиям. Крупнейшие мастера этой эпохи – светские конформисты. Тот самый тип художника, который сегодня можно невозбранно презирать.

Эпоха рококо – это и чайный домик в Сан-Суси с позолоченным китайцем на крыше, и виртуозные фрески Тьеполо, и принудительное изобретение фарфора в Майсене. Сегодня китайцы подделывают французские сумки, а тогда жители Поднебесной пытались сохранить в секрете производство тонкой посуды.

Большинство зрителей видели архитектуру, фрески церквей. Фарфор и ню, как и идеи эпохи Просвещения, циркулировали кулуарно.

Вольтер происходил из обеспеченной семьи и уже в пятнадцать лет поражал учителей своими стихами. «Отец его считал такое занятие равным полнейшему безделью и верным средством умереть с голоду»[45]. Однако к тридцати годам Вольтер стал светской сенсацией и едва ли не лидером французской литературы. Обаятельный и дерзкий, он нравился и принцам, и актрисам. У него, разумеется, были враги, однажды четыре лакея кавалера де Рогана просто избили выскочку, пока сам де Роган командовал экзекуцией, сидя в карете.

Жан-Батист Пигаль. Обнаженный Вольтер, 1776 год. Лувр, Париж

Высокопоставленные друзья