Бриллиант - Сара Фокс

— О, это невероятно! — вставила Виктория. — После моего мужа ни один человек не способен снова войти в мою жизнь. Могу уверить вас в этом.

И в тот момент, когда у нее вырвались эти слова, свеча замерцала и зашипела. Под глазами королевы появились угрожающие тени, превратив ее лицо в похожую на череп маску.

— Пожалуйста, — попросила мама, — я прошу, чтобы вы позволили мне закончить. Карты всегда приобретают истинный смысл в конце… Следующая, — она со щелчком перевернула карту изображением вверх, — солнце. Карта счастья, радости и вновь обретенной свободы… возможно, даже нового брака?

Как только мама это произнесла, королева сразу ощетинилась, и мама вздрогнула, как будто сама была потрясена этим толкованием, с трудом сглотнув и сделав паузу перед тем, как перевернуть последнюю, самую важную карту:

— Страшный суд: конец одиночества; радостный союз и возрождение… в вашей духовной жизни с Альбертом, но также и в вашем существовании после смерти…

— То, о чем вы говорите, возмутительно! — не вытерпела королева. — Вы, очевидно, даже не можете представить себе глубину моих чувств и горя. — Виктория окончательно утратила терпение и приказала Чарльзу: — Пожалуйста, убери эту свечу. Ее дешевый запах ужасно неприятный и нездоровый.

Он быстро сделал шаг вперед, взял чашу и перенес ее к окну к месту, где сидела Матильда. Там, раздвинув занавески, он поставил ее на подоконник, пламя свечи изогнулось и задрожало от сквозника.

Чарльз постоял там какое-то время, вглядываясь в темноту, а потом зажал фитиль между указательным и большим пальцами, и я увидела, как длинная, тонкая струйка серого дыма свилась в облачко, поднявшееся к его губам, и вплыла ему в рот. После этого он произнес:

— Я думаю, что теперь это будет менее заметно, Ваше Величество.

Мама проигнорировала его слова и продолжила спокойно объяснять:

— Я просто говорю правду, невзирая на то, что вы можете подумать обо мне. Я всего лишь посредник. И не в моих правилах лгать или льстить кому-либо. Я действительно думаю, что это слова Альберта. Он желает, чтобы вы знали о том, что будет, вот и все; хочет облегчить ваше сердце до того времени, когда ваши души снова встретятся.

Закрыв глаза, мама опустила голову, плотно прижав кончики пальцев к вискам, словно прислушиваясь к чему-то или кому-то, хотя, по правде говоря, не было никаких звуков, кроме потрескивания огня и тяжелого громкого стука часов.

— Да, — проговорила она, как будто отвечая какому-то невидимому и неслышимому существу. — Да, я скажу ей это теперь… — Мама внезапно открыла глаза, уставившись прямо на Викторию. — Есть некто, с кем вы уже знакомы, также его знал Альберт и доверял ему. Его инициалы Дж. Б. Душа Альберта переселится в него, и этот человек станет связующим мостом между вами. Он будет вашим наставником и проводником, вашим самым близким, самым дорогим другом во все последующие годы. И когда вы скончаетесь, чтобы снова оказаться рядом с вашим мужем, я вижу в вашем гробу два символа равного достоинства, по обе стороны от вашего бренного тела. По одному в знак каждой любви в вашей жизни… Пока эти символы неясны и туманны, но, может быть, это гипсовая рука, или картина… хотя сложно сказать… Постойте, я слышу слова…

Друг, слуга и воин первый

До могилы делу верный.

Друг, больше, чем слуга, верноподданный, храбрый воин.

Верный делу более, чем самому себе, до самой могилы…

Когда мама закончила говорить, в воздухе повисла напряженная тишина. Матильда прикрыла руками рот, ее глаза, полные гнева и удивления, широко открылись.

Лицо Виктории покрылось пятнами и покраснело, она пылала от гнева:

— Как вы смеете говорить об этом? Это за пределами моего понимания, как можно даже вообразить, что какой-то человек — тем более прислуга, — мог когда-либо значить что-нибудь для меня… после того, как я познала самого прекрасного, самого замечательного из мужчин! Я не хочу больше слушать всякую ерунду. Альберт был прав. Это забава для детей и идиотов! Аудиенция окончена, миссис Уиллоуби. Вы можете оставить нас. Ваши услуги мне больше не потребуются!

Я сразу встала, с ужасом увидя, что мама даже не предпринимает ни малейшей попытки пошевелиться. Поэтому я поместила хрустальный шар в сумку и затем начала собирать карты. Пока Виктория негодовала, мама продолжала сидеть на своем месте. Испугавшись, что она не выйдет из глубокого транса, я тряхнула ее за плечо и быстро прошептала:

— Пойдем, мама, мы должны уйти. Нам нужно собираться домой…

Но мои слова были прерваны громкими криками с внутреннего двора. Маленькая собачка, внезапно проснувшись, начала скулить, а затем тревожно залаяла, быстро шмыгнув назад, в страхе вжавшись в свою подушку. Чарльз подбежал к окну и быстрым, резким движением расшторил занавески.

— Что происходит? — воскликнула Виктория. Ее ярость сразу улетучилась, когда в дверь тяжело постучали, а затем, забыв о всяком этикете, ворвался Роберт.

— Ваше Величество, там незнакомец… на зубчатых стенах. Глядите… вон! — И, бросившись к окну, чтобы встать около Чарльза, он указал трясущимся пальцем на дальнюю сторону четырехугольника, где во тьме высоко на стенах, театрально освещенных вновь открывшейся луной, которая полно и ярко сияла сквозь просветы между облаками, теперь можно было ясно различить силуэт.

— О боже! — воскликнула Виктория, в то время как Матильда судорожно задыхалась, хватаясь руками за горло.

Мама, наконец придя в себя, встала и также подошла к окну. Мы все вздрогнули, услышав ужасный вой, отозвавшийся громким эхом от стоявших кругом зубчатых стен. Было ли то странное стенание ветра, или неземной крик какого-то дикого, бешеного существа — никто не мог сказать. Ничего подобного прежде я никогда не слышала. Дако бросился под юбку своей хозяйки. Мы все дрожали, но отнюдь не от морозного воздуха, врывавшегося через открытую дверь.

В свете белого диска мы могли довольно ясно разглядеть того человека. Он протянул свои длинные голые руки к небу в одной он держал толстую цепь, а в другой — длинный охотничий лук. Когда человек открыл рот, раздался еще один ужасный вопль, напоминавший пронзительный крик гарпии. Но значительно страшнее, чем этот неестественный звук, был вид этого существа, тело которого лишь отчасти напоминало человеческое. Из его лба посреди лохматых, растрепанных волос выступала пара рогов, походивших на оленьи, которые широко расходились в стороны и гордо торчали… как у дьявола.

— Это Херне! Херне охотник, — пробормотал Роберт дрожащим голосом. — Дух леса… он часто навещал Виндзор в течение долгих столетий.

— И он, говорят, появляется… — начала королева, но ее сразу остановила придворная.

— Нет, не говорите об этом, мэм. Эти истории — всего лишь суеверие, ерунда…

— И это ерунда? — спросила Виктория, вызывающе указывая на окно: — Нет! Мы все ясно видим, и знаем эту историю. Он появляется, когда суверен близок к смерти, когда быть беде или измене… не так ли?