Сошедший с рельсов - Джеймс Сигел

Я взял деньги, проходящие по статье «Мелкие расходы», и купил билет на поезд – на место преступления, где я пожелал чужую жену, то есть покусился на чужую жизнь. Однажды вечером, когда мне было восемь лет и меня совершенно достали непрекращающиеся язвительные замечания родителей, я засунул в рюкзак шлем для игры в американский футбол и смену белья и объявил, что убегаю из дома. И смылся – миновал один квартал, другой… Этого хватило на то, чтобы понять: за мной никто не погонится. Я остановился среди кружащихся осенних листьев, повернулся и поплелся обратно. Через тридцать пять лет я снова вырвался из дома. И опять возвращался, но на сей раз опрометью.

Я сидел в вагоне, когда зазвонил сотовый. Секунду я опасался: вдруг окажется деловой партнер из отеля «Фэрфакс»? Но этого не могло быть – он не знал номера моего мобильного. Зато его знал другой человек.

– Привет, – сказала Лусинда.

Голос звучал иначе, нежели утром. К ней вернулись эмоции. Но не те, к которым я привык. Страх. Сначала полная бесстрастность, а теперь страх. И все на протяжении одного дня.

– Он позвонил мне домой, – сообщил я.

– Добро пожаловать в гребаный клуб.

– Что?

– Сюда он тоже звонил, – прошептала она, словно не хотела, чтобы ее услышали. Наверное, муж был дома.

Я очень надеялся, что мне домой звонил не насильник, а какой-нибудь добрый самаритянин: нашел мой распотрошенный бумажник в вестибюле гостиницы и решил передать владельцу.

Теперь надежда рухнула.

– Ты с ним говорила?

– Да.

– Что он хочет? – Вот вопрос на миллион долларов: прежде чем действовать, надо знать, чего от тебя хотят.

– Я не поняла.

– Но он что-то сказал?

– Спросил, как я его нашла.

– Как ты его нашла? Не понимаю…

– Получила ли я удовольствие. Вот что он хотел знать. Он желал подтверждения. Разве не об этом спрашивают мужчины после того, как… – Лусинда не закончила фразы. Даже притворная бравада имеет свои пределы.

– Прости, Лусинда.

Снова извинения. У меня было такое чувство, что мне придется просить у нее прощение каждый день всю оставшуюся жизнь. А потом просить прощение на том свете. И все равно будет недостаточно. Но были и другие люди, перед которыми я обязан был извиниться.

– Мне кажется, он хотел узнать… – начала она.

А я вдруг понял, что говорю чересчур громко. На меня начали обращать внимание немногочисленные пассажиры: женщина со множеством пакетов из «Блумингдейла»[16]на сиденье напротив и устроившиеся через проход две девчушки с колечками в носах, держащиеся за руки.

– Что? Что он хотел узнать? – нетерпеливо переспросил я.

– Предприняли мы что-нибудь или нет. Не заявили ли в полицию.

Мы не пойдем в полицию. Я обещал.

Такие обещания в угаре страха дают большинство жертв насилия. Но господин Васкес наверняка поверил мне. «И кто это тут? Гадом буду, точно не ты», – сказал он Лусинде. «Парень, Чарлз, на тебя нисколько не похож», – мне.

Васкес искал, кого ограбить сегодня утром. И нашел идеальные жертвы. Потому что мы вынуждены будем скрывать ограбление.

– Что делать?

Лусинда задала мне тот же вопрос, что и я ей в гостиничном номере. Похоже, и ей показалось: в нашем случае любые меры недостаточны.

– Не знаю.

– Чарлз…

– Да?

– А что, если он…

– Что?

– Не важно.

– Если он что, Лусинда?

В сущности, я не хотел знать, что она намеревалась мне сказать. Не желал это услышать. Только не теперь. Не сейчас.

– Проехали. Так что же нам делать, Чарлз?

– Может, то, что отвергли раньше, – обратиться в полицию?

– Я ничего не собираюсь рассказывать мужу. – Она проговорила это с чувством – властно, пресекая все дальнейшие споры. – Я сумела вынести – вынесешь и ты.

Она словно упрекала: меня изнасиловали. Шесть раз подряд. А ты сидел и ничего не делал. Значит, раз молчу я, можешь молчать и ты. Должен.

– Хорошо, – согласился я. – Если он опять позвонит, я с ним поговорю и выясню, что ему нужно.

* * *

Диана принялась ухаживать за мной, едва я переступил порог дома. И Анна тоже. Наверное, дочь обрадовалась, что, кроме нее, в семье кто-то еще нуждается в медицинской помощи. Принесла компресс, положила на мой распухший нос и поглаживала по руке, пока я полумертвый лежал на кровати.

Я снова оказался в лоне семьи, довольный, благодарный, – живое воплощение блаженства.

Но вздрагивал каждый раз, когда звонил телефон, словно меня снова били в живот.

Приятельница Дианы. Звонок с предложением выбрать ипотечного брокера. Моя секретарша, желающая узнать, как я себя чувствую.

Каждый звонок мог оказаться предпоследним.

И все меня спрашивали, как я разбил нос. Особенно усердствовала Анна, она удивлялась: неужели можно быть таким неуклюжим? Господи, вылезать из такси и угодить прямо в яму!

Я отвечал, что мне неприятно об этом вспоминать, а сам думал: «Многократное повторение старой лжи не является ли новой ложью?» Особенно неприятно было врать в то время, как дочь прикладывала к носу влажное полотенце, а жена демонстрировала безграничную любовь.

Я сел перед телевизором и попытался сосредоточиться на игре любимого баскетбольного клуба. Но не мог – мысли постоянно разбегались. Я вспомнил, что в «Индиана пейсерз» есть игрок, похожий на… Темный, но не негр, а латиноамериканец. Его фамилия Лопес. Стоит в задней линии. Конечно, он повыше ростом, но здорово смахивает…

– Какой счет? – спросила Анна. Она в девять лет перестала смотреть со мной баскетбольные матчи, но теперь проявляла внимание к искалеченному отцу.

– Мы продуваем. – Самый верный ответ, пусть даже я не знаю истинного счета.

В этот момент в углу экрана появились цифры: ньюйоркцы проигрывали четыре очка.

– Восемьдесят шесть на восемьдесят два, – прочитала Анна.

– Разрыв небольшой, – отозвался я. – Хороший результат.

– Папа?

– Да?

– Ты когда-нибудь играл в баскетбол?

– Конечно.

– В команде?

– Нет.

– А как?