Катастрофа. История Русской Революции из первых рук - Александр Фёдорович Керенский

Николая II действительно разрубило гордиев узел. Все с большим облегчением почувствовали, что с нарушением прямого и законного престолонаследия решается непосредственный вопрос о династии. Судьба распорядилась так, что он должен был уйти со сцены, по крайней мере, до созыва Учредительного собрания. Сразу после начала нашей дискуссии стало ясно, что большинство во Временном правительстве будет за отречение Михаила Александровича и за принятие Временным правительством верховной власти. Эти люди не были убежденными республиканцами, ищущими удобный предлог, чтобы избавиться от монархии. Большинство из них до последнего часа не были республиканцами. Не теории, а жизнь, не их личные предпочтения, а сила обстоятельств, не тривиальные соображения, а чувство долга привели их постепенно и после мучительных колебаний к этому истинно патриотическому решению. Даже Родзянко сразу понял, что Михаил Александрович никак не мог стать в эту минуту императором.

Но Милюков по-прежнему отказывался признать это, и Шингарев оказал ему опосредованную поддержку. Ночные часы прошли в долгих жарких спорах, ибо Милюков защищал свою позицию с величайшим упорством и упорством. Казалось, он совершенно неправильно понял ситуацию. Он думал, что мы все малодушны и теряем голову. Ему казалось, как он сказал на следующий день великому князю Михаилу Александровичу, что мы все «подпали под влияние толпы» и потеряли над собою власть. Он просто не мог понять, что у монархистов было, может быть, даже больше, чем у республиканцев, оснований противиться в то время провозглашению Михаила Александровича императором. Это было бы абсурдно при данных обстоятельствах и не могло бы длиться более нескольких дней, а может быть, и нескольких часов.

Мы продолжали наш спор с Милюковым до самого рассвета. Мы не знали, насколько Михаил Александрович осведомлен о случившемся. Во всяком случае, было ясно, что мы должны предупредить его и предотвратить любые шаги, которые он планировал предпринять, пока мы не придем к решению.

Великий князь жил с друзьями в частной квартире на Миллионной улице, 12. Мы посмотрели номер телефона, и рано утром, незадолго до рассвета, я позвонил. Сразу последовал ответ. Как я и предполагал, домочадцы, взволнованные происходящим, всю ночь не спали.

— Кто говорит? — спросил я.

Это был адъютант Его Императорского Высочества.

Я раскрыл свою личность и попросил адъютанта сообщить великому князю, что Временное правительство прибудет для консультации с ним в течение нескольких часов, а тем временем просил его не принимать решения.

Адъютант обещал немедленно передать мое сообщение.

Было еще довольно рано, когда мы, наконец, решили ехать к великому князю, не дожидаясь возвращения Гучкова и Шульгина, задержавшихся в какой-то момент по возвращении из Пскова в Петроград. Мы решили, что Великий Князь должен отречься от престола, передав верховную власть Временному правительству до тех пор, пока Учредительное собрание не установит окончательно форму правления. Милюков заявил, что он немедленно покинет Временное правительство, если ему не будет позволено изложить дело меньшинства перед великим Князем. Мы на это согласились.

Около 10 часов утра мы без присмотра, на автомобиле, подъехали к Миллионной, 12 под овации и возгласы народа. Нас встретил адъютант, который провел нас в гостиную. Великий князь вошел почти сразу и казался очень взволнованным. Мы пожали руки и обменялись любезностями. Повисла неловкая пауза. Тогда князь Львов и Родзянко изложили великому князю мнение большинства Временного правительства. Последний был чрезвычайно взволнован и беспокоен. Он время от времени переспрашивал и повторял про себя сказанное. Затем пришла очередь Милюкова. Он начал настоящую лекцию. Он говорил холодно и спокойно. Он продолжал больше часа, по-видимому, в надежде, что Гучков и Шульгин явятся поддержать его.

Мы рассказали им, что происходит, а они рассказали нам подробности того, что произошло в Пскове. Поразмыслив, Гучков решил, что он должен поддержать Милюкова, заявив, что если Михаил Александрович примкнет к большинству Временного правительства, то он, Гучков, не останется в нем. Наконец совещание с великим князем возобновилось. Гучков говорил, но совсем не так, как Милюков. Он говорил четко и кратко. Великий князь, казалось, становился все более утомленным и нетерпеливым. Когда Гучков кончил, великий князь вдруг заявил, что хотел бы наедине посоветоваться с нами двумя, а потом сам все обдумать, прежде чем принять окончательное решение. Я думал, что теперь все кончено, опасаясь, что он спросит Милюкова и Гучкова. Но он сказал:

— Я хотел бы поговорить с князем Львовым и Михаилом Владимировичем Родзянко.

У меня как камень с души свалился. Если он хочет поговорить с этими двумя, значит, он уже решил отречься от престола.

Родзянко возражал, говоря, что мы договорились обсудить дело коллективно и что он не считает уместным допускать частных консультаций. Однако он посмотрел на меня вопросительно, как бы спрашивая моего разрешения. Я заявил, что мы доверяем друг другу и что мы не можем отказать великому князю в совете с теми, кому он больше всего доверяет, прежде чем решить вопрос такой чрезвычайной важности.

Великий князь, князь Львов и Родзянко удалились, а мы остались. Мы пытались уговорить Гучкова не выходить из состава Временного правительства в течение нескольких дней, в случае отречения великого князя, пока мы не найдем ему замену. На самом деле он остался навсегда и, по-видимому, пришел к выводу, что дальнейшее участие Романовых в русской истории стало совершенно невозможным.

Наконец вернулись князь Львов и Родзянко. Вскоре за ними последовал великий князь, который объявил, что решил не брать на себя бремени правления, и попросил нас составить проект формы отречения.

— Ваше Императорское Высочество, — сказал я, — вы поступили благородно и патриотично. Я беру на себя обязательство сообщить об этом и защитить вас.

Мы пожали друг другу руки. С этого момента мы были в хороших отношениях. Правда, встретились мы потом только один раз, в ночь отъезда Императора в Тобольск, но мы все знали друг о друге через наших адъютантов, и я изредка помогал великому князю, стараясь облегчить ему жизнь в новых условиях.

После заявления великого князя Родзянко и большинство министров уехали, а князь Львов, Шульгин и я остались составлять акт об отречении. Он гласил следующее:

Одушевленный едино со всем народом верой в то, что выше всего благо Родины нашей, принял Я твердое решение в том лишь случае восприять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, чрез представителей своих в Учредительном Собрании, установить образ правления и новые основные законы Государства Российского.

Посему, призывая благословение Божие, прошу всех граждан державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной думы возникшему и облеченному всею полнотою власти, впредь до