Стратегия Византийской империи - Эдвард Николае Люттвак

В иной перспективе роль чистой скорости как причины главного стратегического преимущества гуннов предстаёт из письма, написанного в 395 г. наблюдателем – современником этих событий, Евсевием Иеронимом, который теперь более известен как св. Иероним Стри-донский. Из своей отшельнической кельи в Вифлееме он никогда не видел ни одного вооружённого гунна, но сообщает, что у него были информаторы. Кроме того, Иероним обладал чарующим слогом, как и приличествует человеку, который сделал карьеру, убеждая состоятельных римских дам финансировать его альтруистические и, безусловно, святые проекты:

География здесь, конечно, сомнительная, но следующие далее стратегические наблюдения весьма проницательны:

Гунны страшно беспокоили св. Иеронима. Вторжение было вполне возможно: ведь в 399 г. они прошли через Кавказ и совершили рейды в Армению, Месопотамию и Сирию, а также в Анатолию, вплоть до Галатии, и лишь после этого откатились назад с добычей, пленными и добровольными приспешниками[67]. Но дело в том, что, даже если бы в этом регионе были мощные римские полевые силы (а это было невозможно после огромных потерь в живой силе под Адрианополем в 378 г., равно как и после дальнейших бедствий), – задержать гуннов было бы всё равно невозможно. Они перемещались в различных направлениях слишком быстро («Летая то туда, то сюда на своих конях, несущих погибель», как писал св. Иероним).

Можно ясно представить себе, как могли бы развиваться события в идеальных обстоятельствах: гунны обнаружены своевременно, они двигаются в определенном направлении; имперские вестники на предельной скорости мчатся предупредить римские командные посты, опережая гуннов. Но в рейде участвует совсем не мало, а очень много воинов; поэтому, дабы избежать разгрома, следует собрать изрядные силы, чтобы преградить их предполагаемый путь. Но за каждый день, необходимый для этого, гунны могут пройти тридцать, а то и более миль, если обозы, груженные добычей, отправлены назад отдельно, тогда как римляне преодолевают не более двадцати.

Конечно, в этом особом случае возможно было гораздо лучшее решение. В одном сирийском источнике говорится, что гунны шли рейдом также вниз по Евфрату и Тигру, очевидно, не осознавая, что они приближаются к неприступной крепости с мощным гарнизоном, к «Царскому городу персов» (Ктесифон, примерно в 35 километрах к югу от Багдада):

«Персы погнали их и перебили весь отряд. Они забрали всю их добычу и освободили восемнадцать тысяч пленных»[68].

Решение состояло не в том, чтобы поступать так же: ведь персы настигли эту банду только потому, что она была слишком тяжко нагружена добычей и пленными; кроме того, гунны и сами облегчили им задачу, оказавшись слишком близко от главной части войска персов.

Решение было скорее иным: римлянам и персам нужно было прекратить свои распри или хотя бы временно отложить их, чтобы совместно расположить гарнизоны и перекрыть всего два прохода через Кавказские горы, в которых есть хорошие пастбища и где могут пройти большие табуны лошадей: Дарьяльское ущелье на границе современных России и Грузии, а также «Каспийские ворота» близ Дербента в нынешнем Дагестане, представляющие собою узкую полосу побережья между горами и Каспийским морем. Вместе пострадав, обе державы так и поступили, заключив «пятидесятилетний» мир.

Такими вот преимуществами на тактическом и оперативном уровнях, а также на стратегическом уровне театра военных действий, обладали гунны – первые степные конные лучники, достигшие Запада. У них было много последователей: это авары и их злейшие враги из первой степной тюркской империи, или каганата; булгары и хазары, отделившиеся друг от друга, чтобы основать собственные каганаты; мадьяры, печенеги, куманы и, наконец, монголы. Но у гуннов было неоценимое превосходство: неожиданность, причём не только стратегическая; неожиданность, так сказать, культурная, поскольку именно гунны стали первыми из схожих с ними кочевников, кто достиг Запада.

Несмотря на всю свою силу, гунны представляли угрозу выживанию Восточной империи лишь до тех пор, пока ими правил Аттила (ок. 433–453 гг.), а после его смерти они опустились до уровня бродяжьих ватаг, грабителей и отчасти купцов. Объединив под своим началом разрозненные кланы гуннов и всех других, кто присоединился к ним добровольно или поневоле, Аттила придал элемент массовости их великолепным индивидуальным воинским способностям. Кроме того, он придал чёткое стратегическое направление их тактическим, оперативным и стратегическим преимуществам.

Правда, и под главенством Аттилы гунны оставались скорее участниками набегов, нежели завоевателями, но их набеги принимали такой размах, что могли представлять опасность для империи.

Возвышение Аттилы ясно описано у Иордана (и/или у Кассиодора, труд которого был основным источником Иордана):