Тайны народа - Эжен Сю

Когда все трое подбежали к двери, привлеченные возрастающим шумом, улица была уже вся запружена народом. Окна открывались, и в них высовывались любопытные. Среди все возраставших воплей людей можно было по временам различить крики:

— К оружию! Мщение!

В ответ на эти крики раздавались восклицания ужаса. Женщины, привлеченные этими криками к окнам, с ужасом откидывались назад, точно глазам их представлялось страшное зрелище.

Лебрен и его сын, предчувствуя что-то ужасное, вышли на порог. Перед ними предстала мрачная процессия.

Огромная толпа людей, одетых в блузы и мундиры национальной гвардии, размахивая саблями, ружьями, ножами, палками, двигалась перед громадной телегой, которую еле тащила лошадь. Вокруг телеги шли люди с факелами в руках, бросавшими зловещий красный отблеск на дома. На телеге была навалена груда трупов. Высокий человек в красной шапке, обнаженный по пояс и со свежей раной на груди стоял на передке телеги, размахивая зажженным факелом. Можно было принять его за бога мщения и революции. Колеблющийся свет факела бросал по временам красный отблеск на телегу — то на седые головы стариков, залитые кровью, то на тело женщины, руки которой свесились и болтались так же, как и голова ее, мертвая и окровавленная, наполовину скрытая длинными спутанными волосами, то на другие не менее ужасные трупы.

Время от времени человек в красной шапке кричал громовым голосом, размахивая факелом:

— Наших братьев убивают! На баррикады! К оружию!

Тысячи голосов, дрожащих от негодования и гнева, повторяли за ним:

— Мщение! На баррикады! К оружию!

И тысячи рук, вооруженных и невооруженных, поднимались к темному ночному небу, как бы призывая его в свидетели этих обетов мести.

Толпа, сопровождавшая эту мрачную процессию, все возрастала. Точно кровавое видение прошла она перед глазами Лебрена и его сына. Первые минуты им было так тяжело, что они не могли произнести ни слова. Глаза их наполнились слезами, когда они узнали, что убийства этих безоружных и безобидных людей произошли на бульваре Капуцинов.

Едва скрылась из глаз телега с трупами, как Лебрен схватил один из железных болтов со своей двери и, размахивая им над головой, крикнул толпе:

— Друзья! Правительство первое начинает войну, умерщвляя наших братьев! Да падет эта кровь на их презренные головы! На баррикады! К оружию! Да здравствует республика!

Наэлектризованная толпа ответила тысячью криков:

— К оружию! На баррикады! Да здравствует республика!

В один миг народ рассыпался по домам, требуя оружия и ломов, чтобы разбирать мостовые. У кого не было ни того ни другого, те вытаскивали камни из мостовой, работая руками и ногтями.

Лебрен с сыном усердно трудились над устройством баррикады в нескольких шагах от двери их дома. Скоро к ним присоединились Жорж Дюшен, столяр, и еще два десятка вооруженных людей. Это были члены тайного общества, к которому принадлежал и Лебрен. Среди них находились оба извозчика, привезшие Лебрену оружие, один литератор, один выдающийся ученый и знакомый нам Дюпон.

Жорж Дюшен подошел к Лебрену в ту минуту, когда тот, оставив на время работу по сооружению баррикады, распределял оружие среди тех жителей квартала, на которых мог рассчитывать. В это время Жильдас, страх которого сменился геройством, после того как он увидел мрачную телегу с трупами, вернулся из погреба, неся несколько корзин с вином, которым он угощал работавших на баррикадах, чтобы подкрепить их силы.

Жорж, одетый в блузу, с винтовкой в руке и с патронами, завернутыми в платке, повязанном вместо пояса, сказал Лебрену:

— Я не пришел раньше, господин Лебрен, потому что по пути было много баррикад. Они растут повсюду. Коссидиер и Собрие собираются идти на префектуру, Ледере, Лагранж, Эпенн Арого должны отправиться с рассветом к Тюильри и забаррикадировать улицу Ришелье. Другие наши друзья разделились по разным кварталам.

— А войска, Жорж?

— Некоторые полки присоединяются к национальной гвардии и народу и кричат: «Да здравствует республика! Долой Людовика-Филиппа!» Но муниципальная гвардия и два или три полка пехоты и кавалерии относятся к движению враждебно.

— Бедные солдаты! — сказал с грустью Лебрен. — Они так же, как и мы, должны терпеть весь ужас братоубийственной войны. Но, быть может, эта вспышка будет последней. А вы повидались с вашим дедушкой, Жорж? Его следует успокоить.

— Да, я только что от него. Несмотря на лета и слабость, он хотел идти со мной, но я уговорил его остаться дома.

— Моя жена и дочь там, — сказал Лебрен, указывая на жалюзи в первом этаже, сквозь которые пробивался свет. — Они заняты приготовлением корпии для раненых. В нашем доме устроим временный госпиталь.

Вдруг раздались крики:

— Хватайте вора, хватайте вора!

Человек пять или шесть рабочих в блузах и с ружьями скоро нагнали человека, бежавшего со всех ног. Среди них был тряпичник с длинной седой бородой, еще бодрый и крепкий. Одет он был в лохмотья, и за спиной у него была его всегдашняя корзина, хотя в руках был не крючок, а ружье. Он одним из первых догнал беглеца и схватил его за шиворот. В это время подбежала женщина, задыхаясь и крича изо всех сил:

— Вор! Вор!

— Он обокрал вас, тетушка? — спросил тряпичник.

— Да, голубчик. Я была у дверей, а этот человек говорит: «Народ поднимается, нам нужно оружие». — «У меня ничего нет, сударь», — сказала я ему. Тогда он оттолкнул меня и силой ворвался в лавку со словами: «Ну, если нет оружия, так мне нужно денег, чтобы его купить!» Он открыл мою конторку и взял тридцать два франка, которые там лежали, вместе с золотыми часами. Я хотела удержать его, но он выхватил нож. Счастье еще, что я отвела нож рукой! Смотрите, он мне все-таки успел поранить руку. Я стала кричать, а он бросился бежать.

Пойманный был высоким, крепким, хорошо одетым человеком, но на лице его ясно видны были следы порочной натуры.

— Неправда! Я не украл! — вскричал он грубым голосом, стараясь освободиться из державших его рук. — Оставьте меня! Да и какое вам дело до этого?

— Немножко это нас касается, любезный, — сказал тряпичник, удерживая его. — Ты ранил эту женщину и украл у нее деньги и часы именем народа. Подожди минутку. Надо объясниться.

— А вот и часы, — сказал рабочий, обыскав вора.

— Это ваши часы, сударыня?

— Конечно, мои. Это старые часы и очень ценные.

— Извольте. А в жилетке у него шесть монет по сто су и одна монета в сорок су.

— Мои тридцать два франка! — вскричала лавочница. — Спасибо вам, добрые люди.

— А теперь, любезный, мы поговорим с тобой, — сказал тряпичник. — Ты украл и собирался убивать именем народа, не так ли?