Давай поиграем, дракон! - Даха Тараторина

Дракон остался стоять на месте, в бессильной ярости сжимая кулаки. Он не замечал, как впервые выросшие без стимуляции зельем когти протыкают кожу.

— Врагу-у-у-у не сдаё-о-о-отся наш го-о-о-ордый Варя-а-а-а-аг! — фальшиво грохотало из-за двери темницы. — Щадить никог-о-о-о мы не ста-а-а-анем!

Петь Пижма не умела и учиться не собиралась, а щадить тюремщиков, обманщиков и просто неприятных типов из совета магов в её планы не входило тем более. Да, весь её боевой опыт против единого движения мизинца председателя оказался детской истерикой, да, её повязали в считанные секунды и да, сейчас, в окружении пыточных инструментов в стиле золотых лет инквизиции, она боялась как никогда. Но показывать это бывшим нанимателям не дело. Поэтому девушка лишь периодически сдувала прилипшую к холодному потному лбу прядь волос и продолжала вопить, с наслаждением отмечая, что у стражников уже час как началась мигрень:

— А где тут ваши кони? А подать мне сюда горящих изб в порядке очерёдности! Кто тут супротив русской бабы в честном бою выйдет? Всех, твари, порешаю! Тра-та-та-та-та!

Удостоенные чести охранять иномирную пленницу стражники страдальчески переглядывались. «Может, она случайно себе язык откусит?», — вопрошал умоляющий взгляд одного. «Ювеналий потом тебе голову откусит; тоже случайно», — безапелляционно отвечал другой. Приходилось попеременно затыкать уши воском, чтобы хоть немного отдохнуть. Провернуть этот финт сразу вдвоём никак не получалось: девчонка за дверью, кажется, того и ждала и, прикрывая скрежет металла немелодичным пением, начинала выкручивать кандалы. Дважды она чуть не сбежала, а один раз чувствительно приложила ныне одноглазого воина освобождённой ногой, поэтому охранники уже не пытались шутить или игриво предлагать заключённой поразвлечься. Они лишь тешили себя мыслью, что в застенках у председателя пленники долго не живут.

Помянутый всуе Ювеналий, будучи свято и небезосновательно уверенным, что промаринованные в пыточной пленники становятся более сговорчивыми, соизволил отвлечься от дел государственной важности, совмещённых с обедом, и спуститься проведать наёмницу.

Торопливо выковыривающие из ушей остатки воска стражники вытянулись в струнки, словно весь день только тем и занимались, что восхваляли работодателя, чудеснейшее место службы и сладкий, как пение соловья, голос заключённой.

— О-о-о-о, Макарена! — жизнеутверждающе донеслось из пыточной.

Председатель поджал губы: он ожидал, что стражники верно истолкуют его намёк о заботливом отношении к гостье и поучат её соответствующему поведению. В защиту охранников, они попытались, но Пижма оказалась не только говорливой, но и вёрткой, как уж. Покалеченный украдкой потёр не перестающую саднить повязку на левом глазу.

— Хорошо ли провела время наша подруга? — вездесущий Лоренцо влез впереди начальника, одёрнул сюртуки бойцов, проверил остроту их пик, уколовшись, хорошенько пнул и без того страдающего одноглазика, и протёр носовым платочком ручку двери, чтобы Ювеналий не дай боги не запачкался в подвалах.

Стражники хором отрапортовали «Так точно!», что с лёгкостью истолковывалось и как подтверждение и как отрицание, причём независимо от сквозящего в вопросе сарказма. Короче, выкрутились.

Дав Лоренцо возможность немного покичиться своей значимостью, старик оставил того вправлять мозги стражникам, а сам предпочёл воспитательную беседу с агентом Пижмой: общество куда более приятное, но не менее раздражающее.

— Приятного дня, дорогая!

— И тебе не хворать, старый хрыч! Я б тебе руку пожала, но, — Пижма позвенела кандалами, растянувшими её меж полом и потолком, — меня, понимаешь ли, сковывают обстоятельства.

— Ничего страшного, я не настолько щепетилен. Вид скованной, истекающей кровью или горящей на костре женщины меня ничуть не смущает, — настолько буднично сообщил Ювеналий, словно и не запугивал вовсе.

— Фигня вопрос! Меня тоже вообще не волнует, бью ли я морду здоровому мужику или поганому старикашке.

Старикашка морщинистым пальцем оставил полосу в копоти на щипцах, покоящихся («пока что, только пока что», — говорил весь его вид) у очага, задумчиво размазал сажу по ладони и отряхнул.

— Так о чём мы? — словно отвлекаясь от глубокой мысли, приподнял он седые мохнатые, как ножки паука, брови.

— Ты хотел предложить мне конфетку, если я прогуляюсь с тобой до белого фургончика, похотливый извращенец, — с готовностью напомнила Пижма.

— Да, конечно, — улыбаясь своим мыслям, словно не замечая демонстративно хамящую наёмницу, кивнул председатель. — Мы с вами так и не сумели прийти к соглашению.

— А вы умеете убеждать людей! — звякнула кандалами агент. — Прямо железные аргументы! Пада-бумс!

— Вы про, — старик замялся, — антураж? Прошу, не обращайте внимания! Предателям и глупцам всегда необходимо немного ознакомиться с альтернативой сотрудничеству. Я намеренно не приглашал палача. Уверен, у вас и без него достаточно опыта и воображения.

— У меня руки затекли. В остальном ваши игрушки ни в какое сравнение с эпиляцией. Делал когда-нибудь? Нет? О то ж! Вот где пытка! А эти ваши… Что это? Испанский сапог? Дыба?

— Железная дева, гаррота, фалака, медный бык, — с готовностью перечислил Ювеналий, указывая на приспособления, рассмотреть которые Пижма так и не решилась. Девушка только пренебрежительно фыркнула: хотели бы её запытать, уже бы начали! Наверное…

В жизни агента Пижмы складывалось немало ситуаций, способных здорово пощекотать нервы. Если напрячь память, то могла всплыть парочка уж очень похожих на ту, в которой она оказалась сегодня, но ни разу беззащитность не ощущалась так остро, не заползала под кожу, не заставляла кровь отливать от губ. Она боялась боли, конечно, боялась. Как и все. Тот, кто кичится отсутствием страха, либо отъявленный лгун, либо невыносимый глупец. Но каждый раз, когда боялась, она понимала, что противник — тоже. Никто не хочет угодить в тюрьму, нарваться на мстительного напарника (если бы он у неё имелся), оказаться по ту сторону дула пистолета. В конце концов, чтобы отнять жизнь, тоже нужна смелость, и многие, очень многие, кто хотел, не находил её в себе.

Председатель совета магов наслаждался. Как маньяк, ушедший на пенсию и лишь перебирающий «подарочки» своих многочисленных жертв, уже знающий, что никто и никогда не сумеет найти на него управу, уверенный, что каждое его действие — есть закон. На этот раз пленник и стражник не делили страх на двоих; на этот раз Пижма осталась одна и впервые поняла, что одиночество не желанно, что оно лишь пустота. Пустота, в которой нет ни звуков, ни запахов.

— Так почему мы с вами не сработались, миледи? — Ювеналий задумчиво переплетал бледными пальцами нити плети с металлическими наконечниками. Наверное, он не станет ею пользоваться — не захочет мараться. По крайней мере, Пижма старалась думать именно об этом.

— Потому что ты — старый садист? — предположила она.