Жить! Моя трагедия на Нангапарбат - Элизабет Револь

Как это все произошло? Что было тем камнем, с которого началась лавина? Может быть, тайминг? Решение, принятое в 17 часов, на высоте 8035 метров, продолжать движение к вершине? Высота, из-за которой у Томека начались проблемы со зрением и отек легких? Слишком низкая температура? Я не знаю, но жалею об этом решении.

Я разрываюсь между голосом разума – и Людовика, который требует, чтобы я оставалась на месте, – и желанием подняться обратно Томеку. Я перечитываю сообщения. Вертолеты прилетят завтра примерно в полдень. Если я поднимусь к Томеку, то успею ли снова спуститься к этому времени? Но уже поздно. В моем налобном фонаре сели батарейки. Я рискую заблудиться. Я хочу подняться к Тому, но рассудок приказывает оставаться на месте. Людовик настаивает, чтобы я не поднималась. И в конце концов, я соглашаюсь с этим решением. Меня снова захлестывает ужасным чувством вины…

Я чувствую себя потерянной, полной горечи и разочарования и очень-очень одинокой. Я так далеко от Томека. Из-за усталости и холода мои эмоции будто скованы льдом. Я должна позаботиться о себе, сосредоточиться, действовать. Я не знаю, как мне удастся пережить эту ночь. Я знаю, что она будет ужасной и молюсь, чтобы время шло быстрее, чтобы скорее снова поднялось солнце. Прошу, чтобы ночной кошмар длился как можно меньше. Какая ирония! Отправляясь в экспедицию, я особенно ценю возможность не подгонять время, проживать каждую минуту во всей ее полноте, прочувствовать каждый миг. Здесь я наслаждаюсь ходом времени, которое внизу стремительно утекает сквозь пальцы. Я приезжаю сюда в том числе и для того, чтобы почувствовать глубину жизни, отстраниться от суеты, и каждый шаг помогает мне в этом. Здесь я остаюсь наедине с собой, своими ресурсами, своей энергией.

Но сегодня вечером время пугает меня, вселяет тревогу. Я знаю, сейчас оно играет против меня. Я бы хотела убежать от него, но от времени не убежишь. Холод причиняет боль, температура опускается все ниже, и этой бездне нет конца, и время как будто замерло. Оно еле тащится, и я погружаюсь в ад. Больше не могу бороться с отчаянием, которое охватывает меня. Не могу успокоиться. Чувствую себя брошенной, преданной, мои силы на исходе. А каково Томеку в этом ледяном аду, который постепенно, на протяжении долгих часов сковывает его тело?

Я должна сосредоточиться, подумать о том, как проведу предстоящую ночь. Как выжить, как защититься от ветра? Если я останусь на этих камнях, то погибну. У меня нет лопаты, я не могу вырыть яму и спрятаться в ней. Нужно найти укрытие. Я брожу среди камней, исследую окрестности, но ничего не нахожу. Ничего, что защитило бы меня от ветра и тьмы. Под ногами лед, нужно идти очень осторожно. А что если сорвать веревочные перила, по которым я пришла сюда? Я смотаю их вместе, смогу подложить под себя, чтобы не сидеть на снегу. Без ледоруба это невозможно. А мой нож остался в Четвертом лагере! Продолжаю поиски. Вижу кусок какого-то пластика. Видимо, это все, что осталось от чьей-то палатки. Обрывок совсем небольшой, но если найти кусок побольше, можно постелить его на лед. Я добираюсь до конца перил, остаток веревки смотан там в небольшой моток. Хочу оторвать его, но у меня ничего не получается. Я беру камень с острыми краями, пытаюсь перерезать им веревку. Пальцы сводит от ледяного ветра. Я в ярости! Обычно эти веревки ломаются, как стекло! В 2016 году на Нангапарбат, в кулуаре Кинсхофера у Адама Белецкого оборвалась веревка и он пролетел примерно восемьдесят метров вниз. Но эта веревка не поддается!

Обрывки палатки, веревки – все это следы жизни. Я пришла туда, где был Третий лагерь. Под скалой вижу утоптанный участок, следы от колышков: здесь стояла палатка. Здесь отдыхали альпинисты. Но палатка была только одна. Может быть, я еще не в Третьем лагере, а чуть выше? Иногда в разгар сезона лагеря в Гималаях переполнены. Тогда некоторые альпинисты поднимаются выше, чтобы отдыхать в тишине или чтобы было просторнее. Продолжаю спускаться. Нужно посмотреть, не осталось ли здесь палатки или еще чего-нибудь, что поможет защититься от холода. Еще сто метров вниз, и я вижу много таких утоптанных участков. Интуиция не подвела. Я ищу обрывок палатки, колышки, внутренние дуги, все что угодно, чтобы положить между мной и льдом, который сегодня ночью будет моим злейшим врагом. Но ничего не нахожу. В этом месте гора удивительно чистая. Я останавливаюсь над одним из каменных выступов и вижу, что в нем есть углубление. Нужно смотреть внимательнее, наверняка где-нибудь найдется щель, в которую я смогу забиться. Левее склон становится круче, значит, там будет больше расселин и больше шансов найти укрытие.

Я исследую выступ, за которым обнаруживается вход в «приветливую» щель – все это на высоте примерно 6770 метров. Скала покрыта льдом. Я спускаюсь спиной вперед и последние три метра прохожу, как канатоходец – предельно внимательно и осторожно. Я всматриваюсь в то, что находится у меня под ногами. Что это, снежный мост? Подбираюсь ближе, вглядываюсь, пробую ногой. Кажется, выдержит. Ледяная стенка высотой примерно в полметра. Справа от нее – глубокая трещина, слева – небольшой выступ, шестьдесят или семьдесят сантиметров в длину, полтора метра в ширину. Но слева я вижу и то, что мне совсем не нравится. От площадки меня отделяют нагромождения снега, схваченного льдом. Стоит наступить на них, и они обрушатся в бездну. Я вижу под ногами слои обледеневшего снега и глубокий черный провал. Берусь обеими руками за стенку из голубоватого льда и ныряю головой вперед.

Совершив настоящий акробатический трюк, я наконец оказываюсь внутри, в трещине, за стенкой, защищающей меня от ветра. Я дрожу как лист. Опустившись на колени, засовываю руки под мышки, чтобы восстановить кровообращение. Сокращаю мышцы спины и живота, чтобы разогнать кровь. Плечи свело. Я энергично растираю бока руками. Раскачиваюсь вперед и назад. Я довольно долго занимаюсь этим и наконец перестаю трястись от холода так, что трудно дышать. Поднимаю голову и тут же ударяюсь о «потолок», сверху сыпется снег, попадает за воротник. Я бормочу проклятия. Снег обжигает холодом. Я осматриваюсь: здесь тесно, но можно сидеть и, кажется, даже лежать. Чувствую себя между двух миров. Один, ледяной, простирается вниз – к леднику и ребру Мазено, другой, сковывающий холодом, поднимается из бездонной пропасти, и оба готовы погубить меня, стоит только заснуть. Я должна бодрствовать всю ночь, но разве я смогу это выдержать? Ледяной свод над моей головой весь в дырах.

23:06. Сообщение от Людовика: «Держись, ночь длинна, но она гораздо короче жизни, которая тебя ждет».

Я читаю сообщение и выключаю коммуникатор. Я потеряна, полна горечи, разочарования и очень-очень одинока. И я так далеко от Томека. Усталость и холод сковали льдом мои чувства. Слова Людовика не приносят утешения.

Мои мысли то и дело возвращаются к Томеку. Не думать о нем я могу не больше пятнадцати минут. Отвлечься и не видеть перед собой его окровавленное лицо я могу только тогда, когда нужно сосредоточиться и что-то сделать. С ужасом думаю о том, что ему приходится терпеть. Вчера я думала, что самая страшная ночь позади. Но сегодня я должна… мы должны начинать сначала. Как я оказалась в этой ситуации? Почему Людовик попросил меня спуститься, если не был уверен, что помощь близко? Что задерживает спасателей? Слишком высоко? Недостаточно денег? Я не понимаю.