Жить! Моя трагедия на Нангапарбат - Элизабет Револь

Я думаю о Людовике, и мое сердце смягчается. Наверняка он тоже в отчаянии. И мой Жан-Кристоф! Не волнуйся, любимый, все будет хорошо.

Поток мыслей захлестывает мой разум, меня пробирает дрожь. Я опустошена, измучена. Нужно лечь. Я вспоминаю, что во внешнем кармане комбинезона у меня флаги спонсоров. Я достаю их. Кладу палку на снег, поверх расстилаю флаги. Когда я сижу, у меня затекают ноги, я не чувствую ягодиц, спину сводит от напряжения, потому что приходится сидеть согнувшись. Нужно дать отдых спине и ногам. Я осторожно поворачиваюсь, чтобы не задеть потолок и снежные наросты на нем. Ложусь головой к выходу, повернувшись спиной к расщелине, лицом к каменной стене, покрытой тонким слоем рыхлого снега, который занесло сюда ветром. Гора умеет создавать настоящие произведения искусства, которые постоянно меняются.

Я трясусь от холода два, три, а может, и четыре часа. Через равные промежутки времени меня сотрясает дрожь. Наконец озноб прекращается, и я понимаю, что тело перестало бороться с холодом. Не знаю, как это возможно, но я больше не дрожу и чувствую себя почти хорошо. Снаружи лютый холод. Какая там температура, я не знаю и знать не хочу. Опираясь на руки и колени, я поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов – спиной к стене. Подтягиваю колени к груди, лежу, свернувшись клубком, чтобы не терять тепло. Теперь в правой половине моего тела возобновляется кровообращение, зато левая быстро промерзает, холод распространяется по всему организму. Ледяные тиски сжимаются. Прижимаюсь спиной к покрытой снегом стене, как будто она может согреть, обхватываю себя руками, защищаясь от холода, который терзает меня.

Ветер приносит из глубин пропасти снег, холодный и мелкий, он проникает повсюду, заставляя мерзнуть еще сильнее. Но в то же время он не дает задремать, гонит сон прочь. Я измучена. Тело пытается хоть как-то согреться, сознание борется со сном. Ветер дует мне в лицо, осыпает снегом. У меня мерзнет шея. Я зажата между двумя источниками холода, атакована со всех сторон. Холод поднимается снизу, от ледника, я чувствую его ледяное дыхание. Холод спускается с вершины Нангапарбат, проникает в дыры над моей головой. Я дрожу. Дрожь пробегает по позвоночнику, сотрясает меня все сильнее и чаще. Я не хочу спать и, к счастью, не могу. Я без сил. Голова мечтает об отдыхе, о том, чтобы отключиться хоть на несколько минут. Ночь очень ветреная. Я с ума схожу от беспокойства за Тома, который остался там, наверху. Мне здесь тоже очень тяжело.

Борюсь с холодом. Борюсь с черными мыслями. Холод не дает отключиться, я трясусь, как лист. Мои мысли уплывают к Жан-Кристофу. Я все время думаю о нем.

Наверное, я заснула. Я больше не дрожу. Тело расслабилось. Мне снилось тепло, горячий чай, пожилая женщина, которая принесла мне его и попросила взамен ботинок.

Я поднимаюсь, сажусь. Снова задеваю головой потолок, и меня опять осыпает холодными кристаллами снега. Я вздрагиваю. Этот подлый сон согрел меня, но он же продолжает затягивать в бездну, где сознание отключается. Мне никак не удается окончательно проснуться. Я чувствую, что у меня очень замерзли ноги, и это значит, что я еще жива. Фольга, которой я обернула ноги утром 25 января, мешает мне уже сорок восемь часов и только усиливает холод, вместо того чтобы защищать от него. Нужно ее снять. Я в полудреме, еще не до конца освободилась от сна, который продолжает преследовать меня. Кто эта старая женщина? Ее лицо кажется мне знакомым. Я видела ее в рекламе йогуртов, и в то же время это лицо с картины Вермеера, которую мы изучали в колледже на занятиях по искусству. Мне удается снять фольгу только с одной ноги, приложив для этого поистине нечеловеческие усилия. Потом я снова надеваю носки. Ботинок насквозь промерз, я опять снимаю его. Мне лучше без него, не так холодно. Ставлю ботинок рядом с собой. Снять второй ботинок, чтобы убрать фольгу с другой ноги, мне не удается. Я снова ложусь. Засыпаю и снова просыпаюсь, оттого что мне на лицо падает снег. Я стараюсь как можно быстрее его стряхнуть. Порывы ветра снаружи подхватывают его и снова швыряют мне в лицо, за ночь покрывшееся ледяной коркой.

Полудрема, чудовищная усталость, истощение сил: такое со мной уже случалось, во время марафона на всемирном чемпионате в 2012 году. Мы с командой Team Lafuma принимали участие в национальных, европейских и всемирных соревнованиях. В тот день у нас за спиной уже было сто двадцать часов гонки нон-стоп. Я ехала вперед, говорила, но при этом спала. Мозг отключился! Находясь на навесной переправе, я спрашивала подруг по команде, где же наши велосипеды. И оказалось, что это был всего лишь дурацкий сон! Подруги разбудили меня и еще некоторое время подшучивали надо мной. Но потом все они пережили то же самое: фаза быстрого сна, когда переутомившийся мозг, слишком долго обходившийся без сна, отключается, а тело продолжает двигаться. Во время той гонки я многое узнала о распределении сил, о возможностях тела и мозга.

Если поднять голову, я могу видеть звезды сквозь ледяное решето, в которое ветер превратил крышу моего убежища. Я смотрю в расщелину, словно в зеркало, которое показывает мне Холод. Это зеркало жизни, моей жизни. Мне кажется, что я уже спала здесь и уже просыпалась. Эта мысль меня успокаивает. Чистота ночи защищает меня, снег укрывает своим чистым полотном. Мое сознание соскальзывает в расщелину, в пропасть…

В ту ночь я ушла очень далеко – в мир снов. Я ушла туда, чтобы найти Тома. Я могла покинуть это мир вместе с ним. Но моя судьба оказалась другой. Через некоторое время после моего возвращения, психотерапевт, с которым я говорила, – по моим щекам катились потоки слез, и я не могла их остановить, – сказал: «В ту ночь вы видели свою смерть. А накануне своими глазами видели смерть Тома. Элизабет, не просите прощения за то, что остались в живых. Не просите прощения за то, что выжили. Томек не хотел бы, чтобы вы казнили себя из-за того, что он погиб».

Но проходили месяцы, а я не могла с этим справиться. Я продолжала блуждать в лабиринте вопросов, так и оставшихся без ответа. Бывали дни, когда я проклинала себя, земля уходила у меня из-под ног, я чувствовала себя полностью опустошенной, неспособной думать о будущем. Я без конца возвращалась к прошлому. Время остановилось. Оно затягивало меня в пустоту, я больше ни на что не реагировала. Время приносило только страдания. Я замкнулась в своей ярости. Воспоминания разрушали меня, как бурный поток разрушает берега реки.

Понадобился целый год, чтобы тиски постепенно разжались, я снова начала нормально спать, заниматься скалолазанием, ездить на велосипеде, бегать, и видения, постоянно преследовавшие меня, исчезли. Отчаяние отступило.

27 января 2018 года, 3 или 4 часа утра

Внезапно я просыпаюсь. Моя нога! Ботинок! Я в одних носках! Мой левый ботинок больше не стоит рядом со мной на снегу. Наверное, упал в расщелину. Как его достать? Я ничего не вижу, батарейки налобного фонаря полностью разряжены. Что я наделала! Я заснула, и во сне столкнула ботинок вниз, в этот ледяной ад. Так хочется пи́сать, но я лежу на краю бездны. Места очень мало, я не могу снять комбинезон. Подползаю к выходу из расщелины, тут места чуть больше. Снимаю комбинезон, пытаюсь сесть на корточки и удержать равновесие, но получается плохо, ведь одновременно я стараюсь не ставить левую ногу на лед. Руками держусь за край расщелины. Мне все-таки удается пописать, но я намочила носок. Сержусь на себя. Аккуратно надеваю обратно все, что пришлось снять.