Между молотом и наковальней - Николай Лузан

К середине тридцатых годов власть возмужавшего владетельного князя настолько укрепилась в прибрежной Абхазии, что он решился перенести резиденцию в Лыхны, во дворец своего знаменитого деда Келешбея. Но это не объединило абхазов, Михаил княжил, но… по-прежнему не правил. Свободные горские общества псхувцев, далцев и цебельдинцев не признавали ничьей власти, кроме власти всевышнего и своего кинжала.

Походы войск генерала Розена в урочища Дал и Псху ненадолго приводили их к повиновению. Проходило время, и горная Абхазия снова выходила из подчинения. Одна за другой военные экспедиции отправлялись в горы подавлять восстания. После них на местах селений оставались обугленные развалины и опустошенные языческие святыни горцев. Те, кто уцелел, вынуждены были уходить все дальше и выше — в недоступные для артиллерии места или пробиваться к морю, где курсировали турецкие суда, и искать спасения в Турции. Так начался исход — махаджирство абхазов, убыхов и садзов, их свежая кровь еще на полвека продлила существование дряхлеющей Османской империи.

В 1856 году после унизительного и позорного поражения России в Крымской войне Турция снова предприняла попытку восстановить свое влияние в Абхазии. В октябре многотысячный десант Омер-паши высадился в Сухуме, штурмом взял крепость и, не встречая на своем пути серьезного сопротивления, двинулся в сторону Мингрелии. У реки Ингур их пытался остановить Гурийский отряд князя Багратиона-Мухранского, усиленный ополченцами-абхазами, но в коротком и кровопролитном бою они потерпели поражение и вынуждены были отступить.

Это были последние успехи Омер-паши. Кавказский наместник Муравьев, собрав в один кулак все военные силы, принялся мозжить им бритые черепа янычар. Турки не устояли, начали отступать, и к лету следующего года русские войска при поддержке ополченцев владетельного князя Михаила выбили их отовсюду и возвратились в столицу — Сухум— Кале. Это был последний бросок Османской империи на Абхазию, в дальнейшем она лишь короткими пиратскими набегами на побережье продолжала досаждать России.

К тому времени в другой непокорной части Кавказа царские войска после более чем двадцати пяти лет непрерывной войны с имамом Шамилем в Чечне и Дагестане наконец— то в августе 1859-го зажали остатки его отряда в ауле Гуниб и в ожесточенном бою пленили своего главного противника на Северном Кавказе.

За поражением Шамиля и усмирением Чечни наступил черед Западного Кавказа. Разрозненные отряды убыхов, дахов, абадзехов, кабардинцев и шапсугов не смогли устоять под натиском хорошо вооруженной, закаленной в боях и намного их превосходящей по численности русской армии. Они оставляли одно за другим разоренные селения и откатывались все дальше на юг, в высокогорную Абхазию. Теперь только она на всем Кавказе оставалась единственным оплотом отчаянного сопротивления горцев могущественной Российской империи.

Последним и самым трагическим в той великой драме, что разыгрывалась на Кавказе, стал 1864 год. Пятьдесят с лишним лет заигрывания с владетельными князьями показали русским императорам и их кавказским наместникам, что рано или поздно в горцах просыпался дух вольницы и Абхазия снова принималась жить сама по себе, по своим древним и неписаным законам.

На этот раз империя навалилась на последние свободные горские общества всей мощью своей военной махины. В ожесточенных боях с превосходящим противником отряды убыхов, абхазов и садзов все чаще терпели поражения. Некогда богатые и цветущие горные селения превратились в пустыню, где хозяйничали лишь ветер и дикие звери. Абхазия приходила в полное запустение, десятки тысяч беженцев-махаджиров искали спасения на южных берегах Черного моря. Османская империя, хорошо познавшая на себе силу горцев, охотно давала им приют, рассчитывая в дальнейшем использовать против своего заклятого врага — России.

К началу весны 1864 года в Абхазии непокоренными остались лишь свободное общество псхувцев и присоединившиеся к нему остатки племен убыхов и садзов. Последней защитой им служили неприступные горы Бзыбского хребта, но с приходом тепла, когда вскрылись южные перевалы и караванные тропы, русская пехота при поддержке казаков с упорством стенобитного тарана принялась долбить оборону горцев.

Экспедиционный корпус полковника Коньяра первым сумел пробиться в верховья реки Западная Гумиста, к селению Гума, и, несмотря на тяжелые потери, понесенные пехотой и казаками в только что закончившемся бою, с ходу ринулся форсировать реку. Коньяр спешил до наступления темноты добить остатки отряда абхазов и убыхов, чтобы не дать им уйти вглубь гор и там соединиться с псхувцами.

Стремительные воды Гумисты гневными бурунами вскипели у ног лошадей эскадрона есаула Найденова. Изрубив отряд Арсола Авидзбы, казаки в боевом запале бросились безоглядно преследовать горцев, отходивших за реку. Те, отстреливаясь, уносили с собой тела Арсола и еще троих воинов, которые его родному брату Гедлачу с уцелевшими воинами удалось отбить в последней отчаянной атаке.

Сотник Хоперсков с десятком казаков первым прискакал к броду и начал переправу, но лошади оседали на задние ноги и испуганно храпели перед ревущим потоком. Он дико гикнул и, пришпорив жеребца, направил к темневшему среди бурунов порогу. Вслед за ним ринулись в стремнину и остальные, но выбраться на противоположный берег им не удалось.

Плотный ружейный огонь горцев заставил остановиться казаков. Злым осиным роем над головами загудели пули. Справа от Хоперскова вскрикнул урядник Астахов и, бросив поводья, схватился за холку, но не удержался и пополз вниз. Лошадь, не чувствуя твердой руки раненого хозяина, рванулась к спасительному порогу, но задние ноги заскользили на отдраенных течением, словно зеркало, камнях и через мгновение, подняв фонтан брызг, она и всадник рухнули в злобно загудевший поток. Их головы промелькнули в водовороте и исчезли в воронке под скалой. Новый залп опрокинул в воду еще двоих казаков. На этот раз зацепило и самого сотника. В глазах Хоперскова потемнело от боли, нестерпимым огнем растекшейся по левому бедру. Горцы усилили стрельбу, в ответ по ним начала палить подоспевшая русская пехота. Под прикрытием ее огня казаки, потеряв еще двоих убитыми, начали отход к берегу.

Больше охотников преследовать отряд убыхов и абхазов не нашлось. Лишь есаул Найденов порывался отомстить «басурманам» за загубленных хлопцев, но полковник Коньяр решительно остановил эту отчаянную попытку, которая могла обернуться еще большими потерями. Опытный командир, он понимал, что сегодня его войска сделали больше своих сил. Противник оказался не настолько ослаблен, как это казалось в конце боя, и потому преследовать его в горах, тем более в ночь, было делом не только крайне опасным, но безнадежным. Этот жестокий урок Коньяр, тогда еще подпоручик, усвоил раз и навсегда двадцать лет назад — во время войны в Дагестане. Там он познал на собственной шкуре, что на Кавказе воюют не числом, а умением, и решительно приказал:

— Прекратить атаку!

Горнисты затрубили отбой.

По цепям атакующих прокатилось:

— Прекратить атаку!

Вслед за ней изнуренные непрерывными трехдневными боями офицеры и солдаты услышали долгожданный приказ: