Ночь. Рассказы - Дмитрий Александрович Давыдов

осуществление этого. Но теперь он глядел на эту ангельскую фигуру и понимал, насколько ошибался.

– Пожелай мне удачи, мой милый! – сказала она, выходя в парадную.

– Удачи тебе! Моя милая Аня.

Перед тем как поскользнуться на первой ступеньке и кубарем полететь вниз до конца пролета, Аня заметила лишь осколки стеклянной бутыли. Все, что она припоминала после: встревоженные и бессодержательные слова Аркаши, неудобную лежачую позу на узких носилках и тягучий вой сирены.

Аня приоткрыла глаза, показалось, что она очутилась в приюте. Рассмотрела обстановку получше, оказалась палата больницы. Шевелиться больно, поэтому она бездвижно наблюдала за окружением. Наблюдала, как соседи медленно передвигаются по палате, еле встают с кроватей и шаркают тапочками по полу. Наблюдала, как врач в марлевой повязке обходил палату, останавливался у каждой койки и переговаривался с медсестрой. Врач остановился у кровати девушки, взял в руки рентгеновский снимок и рассмотрел на свету. Ничего не сказав, он удалился. Аня напряглась, подняла голову – увидела толсто замотанную в бинт ногу. Она расслабила шею, повалилась и захныкала.

Пришел Аркаша со связкой ярко-оранжевых мандаринов. Он сел к ней рядом на кровать, взял ее теплую руку и обнял. Его лицо выражало сострадание и сквозило чувством утерянной надежды. Она не смотрела на него, а он боялся встретиться с ней взглядом. Аркаша почему-то думал, что Аня уйдет.

В палату вошел врач, окинул больных взором и прямиком направился к ним.

– Бумажкина Анна? – спросил он.

– Да, – сказал Аркаша, – это мы.

– А вы получается… супруг?

– Я это… – оборвал себя Аркаша. – Нет, я близкий.

Он не понимал, как ответить.

– В общем, не все так плохо, – сказал врач. – На теле только легкие синяки и ссадины, но через недельку-другую пройдет. А вот с ногой посложнее.

Аня подняла голову, впилась черными глазами во врача и вслушивалась. Аркаша стал тяжело дышать.

– У вас перелом голеностопа и весьма непростой, – продолжал врач, – в том смысле, что сращивание костей, как правило, приводит к деформации… ладно, это все ненужные подробности. После подобной травмы нужно шесть месяцев ограничить физические нагрузки на ногу. Спокойный и размеренный шаг к этому не относится, но никакого бега и вообще спорта. Это надо исключить!

– А что будет? – вяло спросила Аня, – что будет дальше?

– В смысле, в дальнейшем? Легкие нагрузки допустимы, но никакого фанатизма. Раз в неделю вполне можно заниматься легким спортом: зимой лыжи, а летом быстрая ходьба. Но ни в коем случае не каждый день. А что? У вас спортивная карьера?

– Я танцовщица, – с хрипом сказала Аня.

– Вот как. Значит лучше примериться и поменять профессию.

Развеивая полы белого халата, врач вышел. Остался горький осадок.

Монотонный шум больницы тонул в воздухе: кашель, шарканье ног, бормотание бессвязных слов. Но девушка ничего не слышала: в голове застрял вердикт врача. Как на проигрывателе, прокручивались эти слова. Снова и снова Аня вслушивалась в каждый произносимый слог, в каждое слово по отдельности. Только она доходила до слова «примириться», как больно укалывало в животе.

Хотелось откусить себе язык и захлебнуться в собственной крови.

21

Время шло. Дни походили на мерцание кадров в фотоленте. Кадры проецировали на стену старого разваленного дома. Кадр – Аня мечтает, кадр – борется, кадр – она радуется, кадр – грустит, кадр – надеется, кадр – мертва. Как только позволили уйти со стационарного лечения, она вернулась ютиться в квартиру Аркаши. Аня больше не задавалась вопросом, зачем жить. Раньше и вопрос не возникал. Она знала точный ответ. Но сейчас, когда самое время задаться вопросом, в голову врос самый неподходящий ответ. Незачем.

Мысль зародилась в ней, и Аня выращивала ее, как цветок, обильно поливая самоуничижением и удобряя безысходностью. Цветок, который в конце концов вырастет и убьет девушку. Когда Аркаши не было дома, она перебирала варианты, как воплотить затею: прыжок с высоты, удушье, обнаженные вены… Ничего не выбрав, продолжала думать и выстраивать цепочку действий. «Напишу записку… – думала она, – это так романтично. К черту романтику и к черту все!»

Аркаша старался реже оставлять девушку наедине. Каждый день он жалобно отпрашивался с работы и бежал со всех ног к ней. Казалось, потеряй он ее – потеряет и себя. Каждый раз он с судорожным волнением открывал дверь и медленно, затаив дыхание, проходил вглубь комнаты. И когда видел, что Аня в порядке, радовался этому, как маленький. Аркаша бережно ухаживал за ней: сам готовил, выискивал необычные рецепты в кулинарной книге, приносил еду в постель и кормил бы с ложечки, если бы она позволяла. Они не разговаривали. Аня как будто не замечала его, а он мирился с этим, правда изредка подходил и ласково поглаживал по головке.

– Аня, знаешь, я вот… – сказал Аркаша, не зная, как подступиться, – спрашивал о тебе в приюте, и мне сказали, что для тебя там найдут хорошее место. И знаешь, это так здорово!

– Иди ты к черту! – она оттолкнула его, – тупица!

Аркаша не огорчился. Он ожидал такого ответа.

Он медленно приподнялся, отошел в прихожую и вернулся с предметом. В руках Аркаша держал ту самую книгу, которую Аня запоем читала, будучи подростком. С тех пор книга обветшала. Он сел рядом и молча открыл на закладке, где на столбцах текста выделялась подчеркнутая строка. Аня взбудоражилась. Она удивленно посмотрела в теплый взгляд Аркаши, с улыбкой всхлипнула и осторожно переняла книгу.

На строке значилось: «Порой важно отказаться от того, что нравится делать, чтобы делать то, что надлежит».

22

– А где Анна Вячеславовна? – спросила заведующая у девочки из группы.

– Ей плохо, она в туалете, – ответила девочка.

– Ой, Анна Вячеславовна! – сказала заведующая, – что с вами?

– Ах, Мария Эдуардовна, – сказала воспитатель, – со мной все хорошо. Только отпустите меня быстренько в аптеку, хорошо?

В конце рабочего дня Аня отправила Аркашу домой одного. Сказала, что надо навести порядок в группе. Девушка всматривалась в зеркало, будто пыталась найти в отражении ответ на вопрос. Неужели? Она уединилась, спустя минуту вернулась и вновь посмотрела в зеркало. На лице озабоченность. «Так и есть», – подумала она. Догадки сошлись в единую картину. Она посмотрела на часы и засуетилась: хотелось непременно заскочить в одно место. Место, которое недавно навевало горесть, а сейчас же, напротив, вызывало благоговение.

Перед самым закрытием Аня вбежала в лавку и, заранее зная, где лежит необходимое, схватила это. Запыхавшись, она расплачивалась и прижимала товар к груди. Жизнь вновь преобразилась. Она вышла из лавки, за спиной замерцала и погасла вывеска: «Магазин. Все для